После включения Новгородской земли в состав Русского государства и победы на Угре существование независимого Тверского великого княжества все в большей степени становится историческим нонсенсом, неудобным и опасным анахронизмом. В условиях полной перестройки политической структуры Русской земли, превращения ее в единое государство для самостоятельной Твери, колеблющейся между Москвой и Литвой, не остается места. В этих условиях перед руководящими кругами Тверского великого княжества возникает альтернатива: или добровольно согласиться на включение своей земли в политическую систему Русского государства (как это сделали Господин Псков, Рязань и большинство удельных князей), или по примеру Великого Новгорода оказать решительное сопротивление, отстаивая свою независимость. При этом следует иметь в виду, что, не располагая мощными материальными ресурсами (в отличие от Новгородской республики), тверские правящие круги в борьбе против Москвы могли рассчитывать прежде всего не на свои собственные силы, а всецело на военно-политическую поддержку Литвы. Тем самым московско-тверские отношения в 80-х гг. приобрели не только внутри-, но и внешнеполитический аспект, становясь фактором международного значения.
Несмотря на проникновение в Тверскую землю московских военно-служилых отношений, в начале 80-х гг. формальная самостоятельность великого княжения сохранялась. Независимый от Москвы тверской летописец фиксирует события внутренней жизни этого княжества. Важным событием зимы 1483 г. была миссия в Тверь П.Г. Заболотского «с радостью» — с сообщением о браке Ивана Молодого. Московский посол привез подарки великому князю Михаилу, его матери и жене — мехи вина, убрусцы «жемчугом сажены». Со стороны великого князя всея Руси это посольство — акт вежливости по отношению к своему тверскому «брату». Москва продолжает формально признавать Тверское великое княжение. 7 февраля 1483 г. летописец отмечает, что «преставися княгиня великая София… а была за великим князем Михаилом Борисовичем 7 лет».[732] Кончина великой княгини, дочери киевского князя Семена Олельковича, ставила на очередь вопрос о новом браке тверского великого князя — вопрос, имеющий для всякого феодального княжества весьма важное политическое значение. В том же году великий князь тверской в сопровождении матери посещает Кашин — один из важнейших городов своей земли.[733] Механизм феодального властвования продолжает функционировать. В марте того же года летописец сообщает о большом пожаре в Твери: «…дворов згорело да келей с сорок».[734] Столица Тверской земли жила обычной жизнью русского средневекового города, для которого пожар — частое и грозное событие.
Осенью 1483 г. тверской летописец зафиксировал факт рождения сына Ивана Молодого и Елены Волошской, хотя и не привел точной даты («о Дмитриеве дни»,[735] т. е. около 26 октября, фактически — 10 октября). Московское правительство, видимо, на этот раз не послало в Тверь официальную миссию (или летописец не получил об этом информации).
Непосредственно после этого известия летописец помещает сообщение: «Приездил во Тверь с поклоном Володимер Елизарьев сын». Что означает этот приезд «с поклоном» Владимира Гусева, одного из служилых людей великого князя московского? На этот вопрос возможны два альтернативных ответа: 1) Владимир Гусев был прислан в Тверь с официальной миссией, может быть, с сообщением о рождении внука великого князя всея Руси; 2) он приехал в Тверь по своей инициативе.
В пользу первого варианта говорит факт помещения известия о приезде Гусева сразу после сообщения о рождении князя Дмитрия, как бы в одном контексте с этим сообщением. Однако непонятно, почему Гусев, если он официальный московский посол, приехал в Тверь «с поклоном». Его предшественник, П.Г. Заболотский, приезжал в январе 1483 г. по аналогичному поводу «с радостью». Еще более загадочна реакция Михаила Тверского на приезд московского посла: он не только «поклона не приял» и выслал Гусева «вон из избы», но «и к матери ему ити не веле, к великой княгини Настасии».[736] Владимир Гусев, таким образом, был поставлен в положение persona non grata. Трудно себе представить, чтобы такому позору и унижению мог подвергнуться официальный московский посол — это было бы равносильно полному разрыву с Москвой. Ввиду этого первая версия объяснения приезда Гусева должна быть отвергнута.[737]
737
К.В. Базилевич не сомневается в официальном характере миссии Гусева и в оскорблении, нанесенном ему как послу (Внешняя политика… С. 226–227). Этот факт он объясняет начавшимися переговорами Твери с Казимиром. Однако оскорбление, нанесенное послу, означало по нормам средневекового права немедленный разрыв всех отношений и начало войны. Война же с Тверью началась только через год с лишним, и ни о каком оскорблении посла как поводе к войне летописи не упоминают. Поэтому версию К.В. Базилевича принять трудно. Оскорбление посла А.А. Зимин связывает с протестом Михаила против династических прав наследника московского великого князя на тверской стол — его мать была дочерью великого князя Бориса Александровича от первого брака и, таким образом, сводной сестрой Михаила Борисовича (сына от второго брака). Ниоткуда не видно, однако, что московское правительство предъявляло какие-либо династические претензии к Твери — противоречия между Русским государством и Тверью носили отнюдь не династический характер.