Вторая версия означает, что Гусев приехал в Тверь именно «с поклоном» — с челобитьем, возможно, с предложением феодальной коммендации, вступления в службу. Такой акт не противоречил букве и духу московско-тверских докончаний и всему феодальному праву, предусматривавшему вольную службу вольных слуг. Как мы видели, тверские бояре широко пользовались этим правом, переходя из Твери на службу великому князю московскому. Если принять эту версию в отношении Гусева, то поведение Михаила Тверского становится более понятным. Не желая, очевидно, портить отношений со своим могущественным «братом», он не хочет принять в свою службу его служилого человека. Этим и можно объяснить суровый прием, оказанный Гусеву и тщательно подчеркнутый официозным тверским летописцем.[738]
Желание сохранить мир с Москвой едва ли было искренним. Во всяком случае оно не подкреплялось реальной политикой тверских властей. Так, к зиме 1484/85 г. в Москве узнали, что Михаил Тверской принял решение жениться «у короля» и что он заключил новый договор с Казимиром («целова ему»).[739] Это было прямым нарушением существовавших московско-тверских соглашений и стиля отношений, сложившихся к началу 80-х гг., и означало фактически крутой поворот в тверской политике — возрождение традиционной ориентации на Литву. Это было испытанным ходом. Именно союз с Литвой на протяжении многих десятилетий обеспечивал Твери возможность сохранять независимость перед лицом растущего московского могущества. Однако создание единого государства привело к глубоким качественным сдвигам во всей системе политических отношений Русской земли. В этих новых условиях ориентация на Литву с неизбежностью вела к разрыву уже не с Москвой, а со всем Русским государством.
Узнав о повороте в тверской политике, «разверже мир князь великий с тверским великим князем Михаилом Борисовичем… и сложи целование».[740] Московское правительство «посла рать порубежную» и начало войну.
Согласно Псковской II летописи, зимой 1484/85 г. «князь великии… разгневася на князя тферского Михаила Борисовича, что начат дружбу держати с литовским королем Андреем и съветы с ним творити о всем и испроси в короля за себе внуку, и того ради князь великии посла на него воеводы свои с множеством вои». Московские войска «плениша всю землю их и взяша 2 города и сожгоша».[741] К такому обороту событий тверское руководство было, видимо, не готово: оно не ожидало столь быстрой и резкой реакции. Как показывал опыт Новгорода в 1471-м и последующих годах, на реальную военную помощь со стороны Литвы было трудно рассчитывать: Казимир не хотел большой войны с Русским государством. Бороться со всей Русью, опираясь только на собственные силы, нечего было и думать. Все это заставило тверские верхи пойти на капитуляцию. «Князь великий Михаил Борисович… присла владыку (к великому князю всея Руси. — Ю.А.) и доби ему челом на всей воле его».[742] В летописном изложении эта «воля» московского правительства выглядела так. Во-первых, великий князь тверской признает себя отныне не братом, а младшим братом великого князя всея Руси. Во-вторых, спорные порубежные земли отходят к Москве. В-третьих, возобновляется московско-тверской союз под главенством Москвы («куды поидеть князь великий ратью, и ему с ним же итти за один»).[743]
Подлинный текст договора 1485 г. свидетельствует, что летописец хорошо знал и верно передал его основное содержание.[744] Действительно, это последнее докончание Москвы с Тверью фактически впервые включает Тверское великое княжение в систему политических отношений Русского государства и в этом смысле имеет принципиальное значение как важнейший этап ликвидации самостоятельности Твери.[745] С политической независимостью Твери теперь покончено: она мыслится отныне только как составная часть Русского государства, подобно великому княжеству Рязанскому или Господину Пскову. Как Рязань и Псков, по договору 1484/85 г. Тверская земля сохраняет свою внутреннюю политическую структуру, свою систему феодальных отношений, относительно независимую от московских. Сохранение этих остатков прежнего политического статуса Тверской земли было возможно только при условии полного подчинения московскому политическому руководству, полного отказа от литовской ориентации, т. е. при добровольном согласии тверских верхов на включение их земли в состав Русского государства.
738
В то же время эта версия бросает определенный свет на личность и поведение самого Гусева. Казненный позднее по обвинению в государственной измене, он, очевидно, задолго до этого был достаточно ненадежным слугой московского правительства и не «прямил» великому князю. Подобную мысль высказал Я.С. Лурье. Он объяснил отказ Гусеву в приеме принадлежностью его к оппозиционному феодальному блоку (
739
ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 351. — Договор Михаила с Казимиром см.: АЗР. Т. I. № 79. С. 99–100; см.:
741
ПЛ. Т. 2. С. 66. — Из двух летописных версий — софийско-львовской и псковской — Л.В. Черепнин предпочитает первую (Образование Русского централизованного государства… С. 891), А.А. Зимин — вторую (Россия на рубеже… С. 62). На мой взгляд, между версиями нет принципиального противоречия, хотя псковская, вероятно, сгущает краски («плениша всю землю их»).
745