Часть первая
(Отрывок)
— Ну, а много видал сочинителей?
«День считай — не дойдёшь до конца,
Чай, и счёт потерял в литераторах!
Коих помню — пожалуй, скажу.
При царице, при трёх императорах
К ним ходил… при четвёртом хожу:
Знал Булгарина, Греча, Сенковского,
У Воейкова долго служил,
В Шепелёвском[26] сыпал у Жуковского
И у Пушкина в Царском гостил.
Походил я к Василью Андреичу[27],
Да гроша от него не видал,
Не чета Александру Сергеичу —
Тот частенько на водку давал.
Да зато попрекал всё цензурою:
Если красные встретит кресты[28],
Так и пустит в тебя корректурою:
Убирайся, мол, ты!
Глядя, как человек убивается,
Раз я молвил: сойдёт-де и так!
— Это кровь, говорит, проливается, —
Кровь моя — ты дурак!..»
1859
Диалог с рассыльным Минаем, разносившим корректуры писателям и редакциям журналов на протяжении десятков лет. Он же изображён в стихотворении Некрасова «Рассыльный», начинающем цикл «Песни о свободном слове».
Н. А. Некрасов Газетная
(Отрывок)
А другой? среди праздных местечек,
Под огромным газетным листом,
Видишь, тощий сидит человечек
С озабоченным, бледным лицом,
Весь исполнен тревогою страстной,
По движеньям похож на лису,
Стар и глух; и в руках его красный
Карандаш и очки на носу.
В оны годы служил он в цензуре
И доныне привычку сберёг
Всё, что прежде черкал в корректуре,
Отмечать: выправляет он слог,
С мысли автора краски стирает.
Вот он тихо промолвил: «шалишь!»
Глаз его под очками играет,
Как у кошки, заметившей мышь;
Карандаш за привычное дело
Принялся… «А позвольте узнать (
Он болтун — говорите с ним смело),
Что изволили вы отыскать?»
— Ужасаюсь, читая журналы!
Где я? где? Цепенеет мой ум!
Что ни строчка — скандалы, скандалы!
Вот взгляните — мой собственный кум
Обличён! Моралист-проповедник,
Цыц!.. Умолкни, журнальная тварь!..
Он действительный статский советник,
Этот чин даровал ему царь!
Мало им, что они Маколея
И Гизота в печать провели,
Кровопийцу Прудона, злодея
Тьера[29] выше небес вознесли,
К государственной росписи смеют
Прикасаться нечистой рукой!
Будет время — пожнут, что посеют!
(Старец грозно качнул головой).
А свобода, а земство, а гласность!
(Крикнул он и очки уронил):
Вот где бедствие! вот где опасность
Государству… Не так я служил!
О чинах, о свободе, о взятках
Я словечка в печать не пускал.
К сожаленью, при новых порядках,
Председатель отставку мне дал;
На начальство роптать не дерзаю
(Не умею — и этим горжусь),
Но убей меня, если я знаю,
Отчего я теперь не гожусь?
Служба всю мою жизнь поглощала,
Иногда до того я вникал,
Что во сне благодать осеняла,
И, вскочив, — я черкал и черкал!
К сочинению ключ понемногу,
К тайной цели его подберёшь,
Сходишь в церковь, помолишься Богу,
И опять троекратно прочтёшь:
Взвешен, пойман на каждом словечке,
Сочинитель дрожал предо мной, —
Повертится, как муха на свечке,
И уйдёт тихомолком домой.
Рад-радёхонек: если тетрадку
Я, похерив, ему возвращу,
А то, если б пустить по порядку…
Но всего говорить не хочу!
Занимаясь семь лет этим дельцем,
Не напрасно я брал свой оклад
(Тут сравнил он себя с земледельцем,
Рвущим сорные травы из гряд).
Например, Вальтер Скотт или Купер —
Их на веру иной пропускал,
Но и в них открывал я канупер[30]
(Так он вредную мысль называл).
Но зато, если дельны и строги
Мысли — кто их в печать проводил?
Я вам мысль, что «большие налоги
Любит русский народ», пропустил,
Я статью отстоял в комитете,
Что реформы раненько вводить,
Что крестьяне — опасные дети,
Что их грамоте рано учить!
Кто, чтоб нам микроскопы купили,
С представленьем к министру вошёл?
А то раз цензора пропустили,
Вместо северный, скверный орёл!
Только буква… Шутите вы буквой!
Автор прав, чего цензор смотрел?
Освежившись холодною клюквой,
Он прибавил: — А что я терпел!
Не один оскорблённый писатель
Письма бранные мне посылал
И грозился… (да шутишь, приятель!
Меры я надлежащие брал).
Мне мерещились авторов тени,
Третьей ночью ещё Фейербах
Мне приснился — был рот его в пене,
Он держал свою шляпу в зубах,
А в руке суковатую палку…
Мне одна романистка чуть-чуть
В маскараде… но бабу-нахалку
Удержали… да, труден наш путь!
вернуться
28
Места, не разрешённые к печати, зачёркивались цензором красными чернилами крест-накрест.
вернуться
29
Томас Маколей (1800–1859) — английский историк, либеральный политический деятель; Франсуа Гизо (1787–1874) — французский политик, консерватор; Пьер Прудон (1809–1865) — французский анархист; Адольф Тьер (1797–1877) — французский государственный деятель, историк, пользовавшийся репутацией чуть ли не революционера, что не помешало ему позднее, в 1871 году, стоя во главе правительства, с исключительной жестокостью разгромить Парижскую коммуну.