Председатель Реввоенсовета, Народный Комиссар по военным делам — Л. Троцкий».
Этот приказ, помимо напыщенно-декламационой лексики, замечателен тем, что это был первый (и последний!) случай в советской цензурной практике, когда контролёры печати получили от официальных властей выговор за превышение порога бдительности. В дальнейшем, руководствуясь безошибочным принципом: «Лучше перебдеть, чем недобдеть», они, должно быть, получали одни лишь благодарности…
«ОТНОСИТЕЛЬНО ВЕГЕТАРИАНСКАЯ ЭПОХА»
Так называла двадцатые годы Анна Ахматова. Впрочем, всё зависит от точки отсчёта: они кажутся таковыми в сравнении с пришедшими им на смену годами небывалого тотального террора. В годы нэпа допущены были частные и кооперативные издательства, началось некоторое оживление в книжном деле. И как ответ на него — создание универсального механизма предварительной и карательной цензуры, дабы не упускать идеологических рычагов воздействия на умы и сердца строителей нового мира. 6 июня 1922 года было создано Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит РСФСР), которому суждено было просуществовать семьдесят лет.
Из «Постановления о создании Главлита»:
«В целях объединения всех видов цензуры печатных произведений учреждается Главное управление по делам литературы и издательств при Наркомпросе и его местные органы при губернских отделах народного образования. На Главлит и его местные органы возлагается: а) предварительный просмотр всех предназначенных к опубликованию произведений, нот, карт и т. д.; б) составление списков произведений, запрещённых к опубликованию.
Главлит воспрещает издание и распространение произведений: а) содержащих агитацию против Советской Власти; б) разглашающих военные тайны Республики; в) возбуждающих общественное мнение; г) возбуждающих национальный и религиозный фанатизм; д) носящих порнографический характер.
Надзор за типографиями, борьба с подпольными изданиями и их распространением, борьба с привозом из-за границы не разрешённой к обращению литературы.
Заведующие типографиями под страхом судебной ответственности обязаны неуклонно следить за тем, чтобы печатаемые в их типографиях произведения имели разрешительную визу Главлита»[57].
Это положение было опубликовано в открытой печати, но гораздо большее значение имели многочисленные секретные циркуляры, расшифровывающие и уточняющие смысл его статей. Агитпропом ЦК была разработана, в частности, секретная инструкция «О мерах воздействия на книжный рынок», которая легла в основу деятельности Главлита:
«А) Главлит в области художественной литературы, по вопросам искусства, театра и музыки ликвидирует литературу, направленную против советского строительства; б) литературу по вопросам философии и социологии ярко идеалистического направления не разрешать; в) литературу по естествознанию явно не материалистического направления не разрешать; г) из детской и юношеской литературы разрешать к изданию лишь литературу, способствующую коммунистическому воспитанию; д) из религиозной литературы разрешать к печати лишь литературу богослужебного характера»[58].
Крайне интересен § 4 приложения к протоколу заседания Политбюро ЦК от 6 мая 1923 года, в котором отмечалось, что «цензура наша должна иметь педагогический уклон», нужно «работать с авторами», особенно с теми, которые «явно развиваются в революционном направлении»; рекомендовалось не запрещать произведения таких авторов безоговорочно, а «предварительно свести автора с товарищем, который действительно сможет разъяснить ему реакционные элементы его произведения»[59].
Джордж Оруэлл в речи «Литература и тоталитаризм», произнесённой в 1941 году, не зная, естественно, этого документа, очень точно и выразительно сформулировал суть нового подхода к литературе: «Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчёт в том, что контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать — даже допускать определённые мысли, но диктуется, что именно надлежит думать. (…) Тоталитарное государство старается контролировать мысли и чувства своих подданных, по меньшей мере, столь же действенно, как контролирует их поступки»[60].