Проблема усугублялась тем фактом, что с теологической точки зрения иконодулия была частью ортодоксии, которую до иконоборческого взрыва Церковь защищала как от монофизитства, так и от иудаизма и ислама, трех противников иконической традиции. С учетом этиx прецедентов, неудивительно, что самые сильные иконоборческие течения зародились на восточных границах Империи, которая в VIII веке жила в контакте с монофизитами, евреями и мусульманами. Эта религиозная интерпретация дискуссии об образах должна быть связана с политической интерпретацией[115].
Император, впервые запретивший иконы, Лев III Исавp, имел желание создать новую династию и провести политическое обновление. Религиозное выражение обеих волей было обнаружено в возвышении креста, что привело к параллельному преследованию образов. При этом Лев III Исавp противопоставил власть креста Христова силе образов святых, монополизированных монастырями, все более могущественными помещиками. Крест стал для самого императора эталоном единственной власти над другими властями, военными, гражданскими или церковными[116].
Переворот в апреле 717 года позволил стратегу из Малой Азии захватить имперский трон, который он занимал под именем Льва III Исавp (717–741). За несколько месяцев новый император укрепил свои позиции, отразив два морских нападения арабов на Константинополь и остановив намерения болгар сделать то же самое с суши.
Его усилия помогли вернуть византийцам военную инициативу, утраченную восемьдесят лет назад. Это позволило новому императору предпринять первые шаги по реорганизации государства, которые затем охватили три основных аспекта. Закон, обнародованный в 726 году, Eklogé (выбор), обобщил издание Corpus Juris Civilis Юстиниана, включая усиление фигуры императора как законодателя, вдохновленного Богом[117].
Территориальное управление, с увеличением количества тем, имело целью уменьшить его размер и военную силу. И религиозная политика и начало иконоборческого движения приходится на 726 год[118]. Первым символическим актом было снятие образа Христа, завершающего дверь императорского дворца, и его замена крестом.
За этим последовало систематическое уничтожение изображений, против чего вожди иконописцев, почти всегда монахи, особенно Иоанн Дамаскин, выдвигали свои первые богословские аргументы. Его основа была найдена в неоплатонической концепции, согласно которой изображение является представлением, которое может помочь нам войти в духовный контакт с тем, кого он представляет, даже если образoм является Сам Бог, воплощенный во Христе.
Папы отказались принять иконоборческие тезисы, что привело к их конфронтации с императором, который поспешил отделить византийские епархии Италии и Иллирии от патриархата Рима, чтобы воплотить их в Константинопольском патриархате. Это решение укрепило традиционные добрые отношения между императором и византийским патриархом, против которых вместо этого боролись монахи. Вражда между иконоборцами и иконопочитателями достигла апогея в правление Константина V (741–775), который развязал систематические преследования защитников образов[119].
Такое отношение привело к окончательному разрыву с папством, которое нашло в франкском короле Пипинe Коротком (Pippinus Brevis) помощь, в которой он нуждался как против лангобардов, так и против вмешательства византийских властей. Это дало папе желанную независимость от Византии и подтвердило связь понтификата с судьбами Запада. Смерть императора Константина V положила конец жесточайшему периоду иконоборческих гонений. Пять лет спустя, в правление императрицы Ирины (780–802), они начали решительно затухать, и II Никейский собор 787 года положил конец иконоборчеству и торжеству иконоборчества[120].
В нем отцы совета установили в отношении изображений различие между их «почитанием», которое допускалось и поощрялось, и «поклонением» им, которое было запрещено. На соборе монахи, фанатичные иконописцы, согласились на компромисс в области богословия в обмен на навязывание своих критериев дисциплине духовенства и литургии; и, прежде всего, в обмен на создание общины монахов в восстановленном монастыре Студион в столице, которые стали знаменосцем непримиримой стороны иконопочитателeй.
115
André Chastel, Le concile de Nicée et les théologiens de la Réforme catholique, pр. 333–339
116
Michel Kaplan, La chrétienté byzantine du début du viie siècle au milieu du ixe siècle, 25–38, Éditions SEDES, 1997.
117
Jean-Claude Schmitt, L’Occident, Nicée II et les images du viiie au xiiie siècle, pр. 271–303.
118
Иконоборцы считали изображения святых идолами, а почитание икон – идолопоклонством, ссылаясь на ветхозаветные заповеди («не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху… не поклоняйся им и не служи им» (Исх. 20:4–5)).