«Еще рассказал сам отец Иларион при мне следующее (в день нашего отъезда с Афона). Когда его выслали из Дионисиатского монастыря, он сел под кусточком и сказал своему ученику, попу Савве: «коли хочешь, иди куда тебе угодно, а коли хочешь остаться у меня будем дожидаться, пошлет нам Бог хлеба или нужно нам умереть». Ученик не оставил своего старца. Вскоре принесли им хлеба. Потом монахи Анненского скита, знавшие старца, отправились в Лавру, без ведома купили для него келью в Малой Анне, взяли старца под руки, повели его в его келью и положили ему в руку контракт (так называемая омология), заключенная ими за него с Лаврою. Возблагодарил старец Господа. Сидит он в келье, а хлеба нет. наконец приходит монах из Руссика, отец Софроний, и говорит, что привез ему пшеницы десять мешков. С тех пор постоянно из Руссика доставляют старцу хлеб, и больше ему ничего не надо. Он и ученик его постоянно питаются хлебом и водою. В Понедельник 11 июля отец Макарий[16] пригласил отца Илариона пообедать с нами. Старец отказался, говоря, что день постный. Отец Макарий сказал, что если старец не будет обедать с нами, то и он не сядет. Старец согласился, и ученик его сел с нами. Старец кушал и рыбу, а отцу Савве подали без масла. После узнали мы, что за то, что он покушал рыбы в Понедельник, старец ничего целый день не ел и не пил ничего и в следующий день лишил себя причастия. К себе отец Иларион строг, а к другим полон снисходительности и любви. 2 числа за обедом отец Иларион спросил: «зачем нам не дают мяса?» 14 числа, когда я говорил ему, что С. сильно тоскует, старец сказал, что это происходит от того, что П.И. изнемог от продолжительного поста, и что, если бы был тут баран, он готов сам изжарить его для П.И. «Мирскому человеку есть мясо не грех, сказал он. Только в пост надо потерпеть». Во Вторник, двенадцатого июля, говорил я о себе отцу Иллариону. Старец сказал, что познать истину православия – великое дело. Я сказал, что дела должны быть сообразны с верою. «Какие дела христианина? – отвечал отец Иларион. Он не должен иметь двух жен и исполнять другие заповеди, а совершать такие дела, как Антоний Великий, не каждому дано».
«Еще в Анненском скиту, когда отец Иларион видел меня в первый раз, он обратился ко мне с вопросом, улыбаясь: «отчего я отпустил бороду? Не хочу ли идти в монахи? Когда я впоследствии объяснил о своих намерениях, старец одобрил их и стал говорить о трудностях жизни семьянина и мирянина «Одно дитя глухое, другое кривое, третье хромое, четвертое хорошее, да скоро умирает. А жена – не знаю, какие теперь бывают жены. У мирянина – жена, дети, враги; а монах ничего этого не знает. В мире надо также постоянно лгать, а дьявол это любит».
«Когда я сказал о распространении у нас итальянской иконописи, итальянского церковного пения, о разрешении на рыбу в среду и пятницу, о предпочтении еврейского текста переводу 70 толковников, о погребении иноверцев православным духовенством, о принятии латин и лютеран посредством одного миропомазания и других различиях наших от греческой церкви (по мнению отца Илариона диакон может служить не причащаясь), отец Иларион сказал, что надобно се это исправить, чтобы еретики не могли попрекнуть нас и, исправив у себя, исправлять что следует и в Константинопольской церкви. Если к этим исправлениям и другим полезным мерам можно даже понудить наших преосвященных посредством царской власти, то и это считает отец Иларион полезным для церкви. Пусть восторжествует всегда истина, на чьей бы стороне она не находилась. Удалив недостойного архиерея, мирская власть не унижает церковь, а охраняет ее. Всякое послабление вредно, если дело касается пользы церкви. Господь любит ревнующих о славе имени Его. Обо всем, что требуется для блага церкви, нужно свидетельствовать дерзновенно хотя бы мирянину пред архиереем и по силам заботиться неослабно. Если же мы сделаем все, что зависит от нас, а усилия наши нее увенчаются успехом, то мы можем скорбеть, как скорбел Иеремия, но не чрезмерно, зная, что дела наши записаны на небесах, и представляя судьбы мира Промысл Божию. В Персии, где апостолы насадили христианство, не осталось ни одного христианина. Как голубица Ноева принесла ветку, означающую милость Божию, так и мы должны полагать пред архиереями и пред кем следует полезное предложение. Если примут – хорошо. Если не примут – мы сделали свое дело. О разрыве с греками отец Иларион полагает, что его страшатся греки больше нас. Когда мы сказали о распространении в России книг кощунственных и т. д., старец сказал, что и этому надо противиться по силам; потом присовокупил, что, слыша это, жалеет, что ушел из России. «Мог бы я жить близ Киева, питаться хлебом и водою и не знать ничего, что делается там, а слышать это теперь – для меня тяжкий канон». Старец видимо огорчился глубоко.
16
Впоследствии игумен Пантелеймоновского монастыря, а в то время второй духовник русской братии.