Но Россия не поверила «Бесам» Достоевского (1873), которого волновало прежде всего то, что нечаевщина набирает себе сторонников. Писатель предсказал появление революционеров иного типа, чем Нечаев («чистейших сердцем и простодушнейших»), но делавших «явную и бесспорную мерзость» – «людей большого террора». Постепенно в революционном движении шел процесс нравственной адаптации к нечаевщине. Бакунин признавал, что Нечаев сделал много зла, но в нем «горело яркое пламя любви к народу». Подталкивать историю в спину, используя для этого любые средства, становилось все более привычным. Конечно, кружковцы 1870-х гг., осуждавшие принципы и методы Нечаева, стремились переориентировать свою работу на распространение образования. Но в сущности осуждение нечаевщины не было ни безусловным, ни безоговорочным. Уже на суде явственно ощущалась демонизация и романтизация Нечаева. Даже либеральное общество заговорило об «уродливой карикатуре» и «злобной клевете» на революционное движение.
«Чайковцы» (М.А. Натансон, С.А. Перовская, Н.В. Чайковский, А.И. Желябов, С.М. Кравчинский, П.А. Кропоткин[10], Н.А. Морозов) проделали путь от «книжного» кружка до федерации кружков в разных городах (в Петербурге он просуществовал с 1869 по 1872 г.). Деятельность общества на волне борьбы с «нечаевщиной», централизмом и диктаторством в целом носила революционно-просветительный характер. Однако на последнем этапе их существования программой деятельности «чайковцев» стала «Записка» П. Кропоткина, в которой наряду с декларацией равенства прав и провозглашением федерации неподчиненных центральной власти земледельческих и промышленных общин звучал прямой призыв к созданию революционной партии для подготовки народного восстания.
«Долгушинцы» (А.А. Долгушин) одними из первых выдвинули лозунг «хождения в народ». Но попытка массового «хождения» провалилась, и осенью 1873 г. кружок, существовавший в Петербурге с 1869 г., а в Москве – с 1873 г., был разгромлен. Аналогичной была и судьба кружка «москвичей» или Всероссийской социально-революционной организации (конец 1874 – начало 1875 г.), которые вели пропаганду среди рабочих Москвы и других городов (С.И. Бардина, П.А. Алексеев, В.Н. Фигнер, Г. Зданович).
Тогда как А.И. Герцен в письмах «к старому товарищу», написанных в январе – августе 1869 г., пересматривает свои представления о путях строительства нового общества: «Великие перевороты не делаются разнуздыванием дурных страстей». По его мнению, всякая попытка обойти, перескочить сразу приведет к почти неминуемым поражениям: «Я не верю в прежние революционные пути и стараюсь понять шаг людской в былом и настоящем для того, чтобы знать, как идти с ними в ногу, не отставая и не забегая в такую даль, в которую люди не пойдут за мной – не могут идти». Иначе получается, что «цивилизация кнутом, освобождение гильотиной» составляют необходимость каждого шага вперед. Герцен видит силу революционера в «исторической попутности, ведь бороться с консерватизмом народа труднее, чем с консерватизмом трона и амвона. Нельзя освобождать людей больше в наружной жизни, чем они освобождены внутри. В итоге «отец русского социализма» заключает, что период протеста и обличения (как и царства капитала) приближается к концу. Необходимо не просто восстание, а «построяющие, органические идеи». Насильем новый мир не завоюешь («Насильем можно разрушать и расчищать место – не более»): «Подорванный порохом, весь мир буржуазный, когда уляжется дым и расчистятся развалины, снова начнет с разными изменениями какой-нибудь буржуазный мир». Для Герцена «новые формы должны все обнять и вместить в себя все элементы современной деятельности и всех человеческих стремлений». Другими словами, «собственность, семья, церковь, государство были огромными воспитательными формами человеческого воспитания и развития – мы выходим из них по миновании необходимости». То есть путь к новому обществу – экономический переворот, который в отличие от политических и религиозных революций, остающихся одной ногой в фантазиях, «становится на реальную почву». Но эти идеи не могли найти поддержки во все более раскалывающемся российском обществе.
10
Кропоткин Петр Алексеевич (1842—1921) – князь, сын генерал-майора, окончил Пажеский корпус. Был камер-пажом Александра II, но выбрал научное поприще, исследуя географию и геологию Восточной Сибири и Дальнего Востока. В январе 1867 г. вышел в отставку и поступил на физико-математический факультете Петербургского университета. В 1872 г. стал членом Юрской Федерации I Интернационала и сторонником Бакунина. Затем член общества «чайковцев». Был осужден, но в 1876 г. бежал в Лондон из тюремного госпиталя. Вернулся в Россию только в мае 1917 г. и умер в Дмитрове.