Келли чуть не упала в селлер,и Настя сказала, чтобы та не спускалась, что она уже идет. Она взяла бутылку джина, подумав, что раз его пьют с тоником, то медленнее. «Ричард меня убьет! Ну и хуй с ним!» — она заперла дверь и положила ключ в кружку с надписью «Keep your hands off me» [137].
— Настия! Ты хочешь ехать в Токио? — Келли соскребала оставшийся в миске авокадный соус.
— Ох, я не знаю. Я не очень доверяю Джоди в последнее время. — Настя достала из холодильника тоник и обнаружила там бутылку водки. Достала и ее.
Пришла раскрасневшаяся Шерол, в платье с крылышками. «Почему она все время носит какие-то мексиканские одежды?» — подумала Настя. Сама она была одета в наряд Муз Модерн. Шелковое джерси юбки падало фалдами к полу. Маленький верх прикрывал грудь несколькими рядами струящейся ткани, оставляя спину и плечи голыми. Настя ничего не надела под наряд и чувствовала себя голой.
— Я хочу ехать в Токио. Я вообще нигде не была. И потом, я никогда не заработаю в Лос-Анджелесе двенадцать тысяч за три месяца. — Келли облизала пальцы.
— Что же ты, ни цента там не потратишь? Жизнь в Японии еще дороже, чем в Нью-Йорке. И здесь придется за квартиру платить. — Шерол открыла бутылочку тоника.
— Можно сдать кому-нибудь на три месяца квартиру. А, у меня все равно здесь ма. Почему я ненавижу Лос-Анджелес? Я родилась здесь.
Настя этого не знала. Она думала, что Келли из глухой провинции. И вообще, ей казалось, что в Лос-Анджелесе никто не рождается, что все приезжают сюда откуда-то. Она поставила на поднос бутылки тоника и дала его Шерол. Давать что-либо в руки Келли было опасно — она уже подержала в них ма-аленькую бутылочку Аксидента.
Друг сидел в кресле и наблюдал. Настя взяла огромную подушку, несколько таких она нашла в гараже, и, бросив на пол, села рядом с ним.
— Почему ты ни с кем не познакомишься… поближе? Вон ту девочку, Лиз, она одна, можно трахнуть. Она тебе не нравится?
Друг захохотал, показывая свои большущие зубы. Настя подумала, что они, наверное, мешают; если целоваться с ним… и она вдруг вспомнила, что по пьянке однажды очень даже целовалась с Другом… и зубы не мешали.
— Мне здесь все нравятся. Чудные девки. У этой вон ножки так и подламываются.
— Келли не для тебя. Она дура.
— Они все дурочки! Но это и прекрасно. Я же не собираюсь с ними философствовать, ты мне трахнуть кого-то предлагаешь. Но я тем не менее никого не хочу. Мне и так хорошо!
— Настя! Почему ты не хочешь, чтобы я станцевала? — Люся появилась из-за спины Друга, как гриб выросла: на ней была круглая шляпка, подарок нового любовника, оптового продавца шляп.
— Люся, да танцуй, кто тебе не дает?! Музыка не прекращается, — и Настя взглянула в угол, где стояло стерео.
Мальчик, представленный дизайнером бижутерии, курил марихуану и менял пластинки. Настя подарила ему значок с Лениным, и он очень заинтересовался именем этой рок-звезды. Настя сказала, что это отец советского рока.
— Вот, Настя, может, в Токио поедешь. Хорошо! Япошки там на тебя, как на Эйфелеву башню, смотреть будут. И вообще, ты должна была сняться в «Плейбое» — ну наврали бы что-нибудь, про какую-нибудь тайную организацию, членов которой ты не выдашь ни под какими пытками в застенках КГБ. О! А арестовали тебя, можно было бы сказать, за онанизм на бюсте Ленина. Все это, естественно, фоторепортаж… И в Нью-Йорк надо было самой поехать. А что здесь? Дик, Саша, я…
— Что ты мне этого Сашу приклеиваешь? Будто это финальный аккорд в мною же придуманном произведении!
— Ты его и не любишь?
— Любишь не любишь… Так вот. Иногда кажется, что любишь. Иногда просто скучно.
— Я не понимаю этого русского «скучно». Только русским дуракам может быть скучно, лапочка! У меня бывает тоска. — Друг достал из-под кресла бутылку водки. — Я, умненький, припрятал, — он налил Насте и себе. — Может, ты напрасно уехала? То есть рано. Пожила бы еще там, поняла себя, нашла бы. В Советском Союзе всю жизнь можно прожить, ни о чем не беспокоясь.