Тогда отчаяние внушило королевским советникам такую меру, какая была возможна только в Польском псевдогосударстве. Распустили слух, что хан соединился уже с Хмельницким, и оба намерены разом ударить на королевский лагерь. Король объявил, что останется в лагере, велел сыпать валы, как бы с намерением выдержать осаду подобно збаражскому герою Вишневецкому, и, при звуках труб, отдал войску приказ запасаться съестными припасами посредством грабежа (wolnego wszedzie brania).
Поляки скрывают международное значение необычайного приказа, характеризующего и самого Яна Казимира, и тогдашнее религиозное, то есть польско-национальное настроение войска. Я повторю подлинным текстом опущенное польскою историографией свидетельство Освецима, панского Самовидца. Освецим пишет в своем дневнике следующее: «Это было поводом к разорению всей Волыни (со bylо okazya zrujnowania wszystkiego Wolynia): ибо охочая челядь и чужеземцы, разойдясь после такого дозволения тотчас на чаты в разные стороны, не довольствовались скотом, съестными припасами и другими достатками, находившимися в убогих домах у подданных, но даже вторгались толпами по-неприятельски в дома и замочки, в которых шляхта с своими подданными заперлась для обороны от неприятеля, и, как в неприятельской земле, своих же, под предлогом, что они русской веры, истребляли мечом и огнем (swoich ze pod pretextem wkryluskiej, mieczem i ogniern znosili)».
Знал старый Хмель, кого посадить на польском престоле: разоряя русских людей на Волыни, потому что они сохранили веру предков своих, Ян Казимир оправдывал казацкие подвиги во мнении столь страшного противника Польши, как раздраженное латинцами в течение веков Московское Царство, и вооружал против Польши самих прозелитов полонизма, владельцев укрепленных дворов и замочков. Соименник великого Казимира, «короля хлопов», как его прозвали недовольные величием его, отблагодарил казакам за корону так, как не смел надеяться и сам Хмель, при всем презрении своем к уму расстриги-иезуита.
Снабдив таким способом голодное войско съестными припасами, король созвал знатнейших панов на совещание о дальнейшем походе. На этом совещании князь Иеремия Вишневецкий доказывал, что сперва надобно подвинуться прямо к Тернополю, где находился тогда Хмельницкий, и ударить неожиданно на неприятеля, пока не соединился он со своими союзниками. Другие советовали королю занять Глиняны под Львовом, чтобы не дать Хмельницкому соединиться с Ракочим. Все же вообще решили, что лучше будет обождать, пока соберется шляхта, так как силы Хмельницкого, со времени прибытия короля в лагерь, выросли, и мериться с ним невозможно, а между тем и посполитаки, и квартяки, находясь уже недалеко, в дороге, могли прийти в лагерь через несколько дней, Вишневецкий и его воинственная партия, были оставлены в тени.
Действительно, вскоре по прибытии короля в лагерь, начали стягиваться отряды посполитого рушения. С каждым днем приходили с боевым громом нарядные дружины посполитаков, представлявшие воеводства, земли, поветы, приходили богатые полки великих панов, вербованные хоругви с толпами слуг и с возовыми таборами, точно как будто вся Польша поднялась для возобновления панской колонизации, уничтожаемой казаками, татарами, и собственными её руинниками, с королем во главе, разорившими Волынь и по-казацки, и по-татарски.
Но собственные руинники не принимались ею во внимание, когда она воодушевлялась решимостью подавить иноверных. Не только наемные дружины да панская челядь заставляли в Польше убогих людей всякого звания «прошибать небеса воплями», даже великодушные рыцари, волонтеры, принадлежавшие к древним и славным домам, нередко занимались грабежом, не обращая внимания на различие вероисповеданий и, вместо того, чтобы спешить на помощь присяжным патриотам, предпочитали возвращаться с награбленной добычей домой, как с трофеями боевого мужества. Что касается таких дел какое хотел совершить король над шляхетскими сундуками и какое совершил над шляхетскими домамии и замочками, то эти дела не смущали ни его самого, ни его приближенных.
Так как поход был в некотором роде крестовый, то христолюбивому панскому воинству по ночам являлись видения, знаменовавшие будущее величие Польши и её короля. Освецим рассказывает весьма серьезно, что ротмистр канцлерской хоругви (а канцлером был теперь ксендз-бискуп), стоя на часах с пехотинцами, видел в облаках короля, сидящего на золотом престоле между двух ангелов, из которых один держал корону, а другой — меч над его головой. Это было на одной стороне лагеря. На другой — венгерцы видели среди голубого облака зелёный вертоград, очень красивый, в средине которого они прочли латинскую надпись: lmperatог mundi [39], начертанную большими золотыми буквами. Они подтвердили присягою (удостоверяет Освецим), что действительно читали надпись.