— Плохо стреляете, друзья! — сказал Овод, и его ясный, отчетливый голос резанул по сердцу окаменевших от страха солдат. — Попробуйте еще раз!
Ропот и движение пробежали по шеренге. Каждый карабинер целился в сторону, в тайной надежде, что смертельная пуля будет пущена рукой соседа, а не его собственной. А Овод по-прежнему стоял и улыбался им. Предстояло начать все снова; они лишь превратили казнь в ненужную пытку. Солдат охватил ужас. Опустив карабины, они слушали неистовую брань офицеров и в отчаянии смотрели на человека, уцелевшего под пулями.
Полковник потрясал кулаком перед их лицами, торопил, сам отдавал команду. Он тоже растерялся и не смел взглянуть на человека, который стоял как ни в чем не бывало и не собирался падать. Когда Овод заговорил, он вздрогнул, испугавшись звука этого насмешливого голоса.
— Вы прислали на расстрел новобранцев, полковник! Посмотрим, может быть, у меня что-нибудь получится… Ну, молодцы! На левом фланге, держать ружья выше! Это карабин, а не сковорода! Ну, теперь — готовьсь!.. Целься!
— Пли! — крикнул полковник, бросаясь вперед.
Нельзя было стерпеть, чтобы этот человек сам командовал своим расстрелом.
Еще несколько беспорядочных выстрелов, и солдаты сбились в кучу, дико озираясь по сторонам. Один совсем не выстрелил. Он бросил карабин и, повалившись на землю, бормотал:
— Я не могу, не могу!
Дым медленно растаял в свете ярких утренних лучей. Они увидели, что Овод упал; увидели и то, что он еще жив. Первую минуту солдаты и офицеры стояли, как в столбняке, глядя на Овода, который в предсмертных корчах бился на земле.
Врач и полковник с криком кинулись к нему, потому что он приподнялся на одно колено и опять смотрел на солдат и опять смеялся.
— Второй промах! Попробуйте… еще раз, друзья! Может быть…
Он пошатнулся и упал боком на траву.
— Умер? — тихо спросил полковник.
Врач опустился на колени и, положив руку на залитую кровью сорочку Овода, ответил:
— Кажется, да… Слава богу!
— Слава богу! — повторил за ним полковник. — Наконец-то!
Племянник тронул его за рукав:
— Дядя… кардинал! Он стоит у ворот и хочет войти сюда.
— Что? Нет, нельзя… Я этого не допущу! Чего смотрит караул? Ваше преосвященство…
Ворота распахнулись и снова закрылись. Монтанелли уже стоял во дворе, глядя прямо перед собой неподвижными, полными ужаса глазами.
— Ваше преосвященство! Прошу вас… Вам не подобает смотреть… Приговор только что приведен в исполнение…
— Я пришел взглянуть на него, — сказал Монтанелли.
Даже в эту минуту полковника поразил голос и весь облик кардинала: он шел словно во сне.
— О господи! — крикнул вдруг один из солдат.
Полковник быстро обернулся.
Так и есть!
Окровавленное тело опять корчилось на траве.
Врач опустился на землю рядом с умирающим и положил его голову к себе на колено.
— Скорее! — крикнул он. — Скорее, варвары! Прикончите его, ради бога! Это невыносимо!
Кровь ручьями стекала по его пальцам. Он с трудом сдерживал бившееся в судорогах тело и растерянно озирался по сторонам, ища помощи. Священник нагнулся над умирающим и приложил распятие к его губам:
— Во имя отца и сына…
Овод приподнялся, опираясь о колено врача, и широко открытыми глазами посмотрел на распятие. Потом медленно среди мертвой тишины поднял простреленную правую руку и оттолкнул его. На лице Христа остался кровавый след.
— Padre… ваш бог… удовлетворен?
Его голова упала на руки врача.
— Ваше преосвященство!
Кардинал стоял не двигаясь, и полковник Феррари повторил громче:
— Ваше преосвященство?
Монтанелли поднял глаза:
— Он мертвый…
— Да, ваше преосвященство. Не уйти ли вам отсюда?.. Такое тяжелое зрелище…
— Он мертвый, — повторил Монтанелли и посмотрел в лицо Оводу. — Я коснулся его — а он мертвый…
— Чего же еще ждать, когда в человеке сидит десяток пуль! — презрительно прошептал лейтенант.
И врач сказал тоже шепотом:
— Кардинала, должно быть, взволновал вид крови.
Полковник решительно взял Монтанелли под руку:
— Ваше преосвященство, не смотрите на него. Позвольте капеллану [95] проводить вас домой.