Выбрать главу
А в небе догорал заката отблеск алый, И облаков края сквозили еле-еле, Вверху лиловые, а снизу розовели. Сулили облака хорошую погоду, Как лёгкие стада, брели по небосводу, Взвивались стайками и плавали иные; Как занавески вдруг белели кружевные, Струились складками, из глубины сверкая, Жемчужной пронизью и позолотой с края. В закатном отблеске они неярко тлели И выцветали все, желтели и бледнели.
Тут солнце голову в глубь облаков уткнуло, Теплом в последний раз дохнуло — и уснуло.
А шляхта всё пила на мураве зелёной За Зосю, за вождей и за Наполеона, Вновь чарки подняла она за обручённых, Потом за всех гостей, на свадьбу приглашённых, И за живых друзей, встречавшихся когда-то, И за покойников, чью память чтили свято!
И я с гостями был, пил добрый мёд и вина. Что видел, что слыхал — собрал здесь воедино.

(Эпилог)[1]

О чём ещё на улицах парижских Мечтать мне среди лжи, обманов низких. Утраченных надежд, проклятий, споров И сожалений поздних и укоров?..
О, горе нам за то, что на чужбину Бежали мы в суровую годину! Куда ни шли — тревога шла за нами, Все встречные казались нам врагами, Сжималась цепь тесней [2], бряцала глуше, Как будто бы звала отдать и души.
Мир затыкал от наших жалоб уши, Меж тем из Польши доносились стоны, Как похоронные, глухие звоны, Желали сторожа нам смерти чёрной, Могилу рыли нам враги упорно, А в небесах надежда не светила. И дива нет, что всё для нас постыло, Что, потерявши в долгих муках разум, Накинулись мы друг на друга разом!
Хотел бы малой птицей пролететь я Те бури, грозы, ливни, лихолетье, Искать погоды, веющей прохладой, И вспоминать свой домик за оградой…
Одно лишь счастье нам дала чужбина — Сидеть порой с друзьями у камина И, запершись от суеты и шума, К счастливым временам вернуться думой: К отчизне светлой, к юности невинной .Зато о крови, лившейся рекою, О Польше, раздираемой тоскою, О славе, что ещё не отгремела, — О них помыслить и душа не смела! Под тяжестью народного удела, Пред родиной, распятой в крестной муке, И мужество заламывает руки.
Там в горьком трауре мои собратья И воздух тяжелеет от проклятья, В ту сферу страшную лететь боится И буревестник — грозовая птица!
Мать Польша! Предали тебя могиле, — И в муке о тебе не говорили… Ах, чьи уста похвастаться могли бы, Что ими найдено такое слово, Которое развеет мрак былого, С души поднимет каменное бремя, Глаза раскроет, что сковало время, И слёзы, наконец, польются снова, Века пройдут, пока найдётся слово!
Когда ж от львиного рычанья мести, При громе труб падут враги на месте, Когда их крики возвестят народу Желанную и жданную свободу, Когда орлы родные с громом славы Домчатся до границы Болеслава [3], Упьются вражьей кровью в изобилии, И, наконец, насытясь, сложат крылья — Тогда, увенчаны листвой дубовой, Уже без снаряженья боевого, Герои к песням возвратятся снова, И над судьбой отцов заплачут сами Печальными, но чистыми слезами.
Нигде не жданные, что мы встречали? Во всей вселенной —лишь одни печали! Но сохранился в мире край, однако, В котором счастье есть и для поляка — Край детских лет, с надеждами и снами;
Как первая любовъ, он .вечно с нами! Не омрачён тоскою сожалений И не отравлен ядом угрызений, Незыблем он среди других явлений!
О, если б сердце улететь могло бы В тот край, где я не знал ни слёз, ни злобы! Край детства, где бродили мы по свету, Как садом, собирая первоцветы, Топтали белену, когда встречали, Полезных трав совсем не примечали!
Тот край счастливый, небогатый, тесный Был только наш, как божий — поднебесный! Всё в том краю лишь нам принадлежало. Всё помню, что тогда нас окружало; От липы той, что пышною короной Давала тень, до гнёзд в листве зелёной, До быстрого ручья, овражка, клёна Всё было близко нам и всё знакомо, Вплоть до соседей, живших подле дома! Те земляки навек остались с нами Единственными верными друзьями И нашими приверженцами в Польше! Кто жил там? Мать, сестра, а кто же больше? Приятели. Когда мы их теряли, Как долго их соседи вспоминали, Как тосковали горько, неустанно! Там крепче был слуга привязан к пану, Чем, муж к жене привязан на чужбине, Там сабля дорога была мужчине, Как сын отцу; о псе грустили втрое Сильней, чем здесь тоскуют о герое!
вернуться

[1]

Опубликован посмертно, в 1860 году. Его принимали долгое время за вступление к поэме. Но Мицкевич написал его после «Пана Тадеуша» и с тем,, чтобы поместить его в конце поэмы. Некоторые старые мицкевичеведы, убеждённые в том, что пред ними введение, а не эпилог, произвольно меняли первый стих, давая вместо: «о том же» — «о чём же». Недоразумение было окончательно устранено строго аутентичной публикацией 1925 года.

вернуться

[2]

В апреле 1832 года польская эмиграция во Франции была отдана под особый надзор полиции. С этих пор достаточно было ничтожного повода, чтобы французское правительство лишало права убежища того или иного, а иногда и целую группу эмигрантов.

вернуться

[3]

Болеслав I Храбрый (992–1025), из дома Пястов, основатель польского государства, король с 1024 года. На западе граница Польши выходила тогда за р. Одер; это — древние «пястовские земли», захваченные впоследствии немцами и возвращённые после второй миро-вой войны Польше. На востоке, из-за начавшегося от опустошительных набегов кочевников упадка Киевской Руси, граница Польши дошла до Днепра; здесь, на обширных пространствах Правобережья, в течение нескольких столетий шло этнографическое становление украинского народа, только в нашу эпоху закончившего объединение всех своих временно отторженных земель и создавшего своё цветущее советское государство.