Ганс Кюнг (р. 1928), современный католический теолог:
«…не стоит критиковать мифы, легенды, образы и символы из-за того, что они — мифы, легенды, образы и символы… Так, даже когда мифологический элемент просто исключается [из христианства] (как это, очевидно, происходит в теологии Просвещения и либерализма), то это идет только во вред христианской идее, которая сбрасывается за борт вместе с мифом».
Карлос Фуэнтес (р. 1928), современный мексиканский писатель и эссеист:
«Миф — это прошлое вместе с будущим, проявляющиеся в настоящем».
Луи-Огюст Сабатье (1839–1901), французский протестантский теолог:
«Создать миф, так сказать, осмелиться за реальностью здравого смысла искать более высокую реальность — это самый явный признак величия человеческой души и доказательство ее способности к бесконечному росту и развитию».
Рудольф Бултманн (1884–1976), немецкий теолог и «формальный критик» Библии:
«Настоящая задача мифа — не в том, чтобы дать объективную картину мира; в нем, скорее, выражается то, как мы, люди, понимаем свое место в окружающем нас мире. Таким образом, миф не поддается интерпретации в космологических терминах, он хочет, чтобы его толковали в терминах антропологии, а еще лучше — в экзистенциальных[40] терминах. Миф рассуждает о силе или силах, действие которых, как нам кажется, мы испытываем в качестве основы и ограничений нашего мира и наших собственных действий и страстей. Он говорит об этих силах, вводя их в круг привычных предметов и законов мира, в круг жизни человека, его привязанностей, мотивов и возможностей. Так происходит, скажем, когда миф говорит о мировом яйце или мировом древе, чтобы изобразить основу и источник мира графическим способом, или когда он говорит о войнах между богами, в результате которых сложились все законы и обстоятельства привычного нам мира. Миф повествует о неземном как о земном, о божественном как о человеческом.
Миф подчеркивает, что основа и цель привычного и доступного мира, в котором мы живем, не заключены в нем самом; напротив» его основание и границы лежат за пределами всего обычного и доступного; все, что окружает нас, постоянно находится под угрозой и в то же время под контролем сверхъестественных сил, которые и есть основание и границы мира. Кроме того, миф также выражает уверенность в том, что мы — не хозяева себе, что мы зависим не только от знакомого и привычного мира, но и, в еще большей степени, от сил, царящих над этим миром, и что именно благодаря этой своей зависимости от них мы способны освободиться от власти обычных сил.
…Миф говорит о богах как о людях, об их действиях — как о человеческих поступках; с тем лишь различием, что боги представлены как наделенные сверхчеловеческой мощью, а их поступки непредсказуемы и способны противоречить естественному ходу вещей. Таким образом, миф превращает богов (или Бога) в людей исключительной силы, и так происходит даже тогда, когда он говорит о божественном всемогуществе и всезнании, ибо здесь отличие от человеческой силы и знания не качественное, а лишь количественное.
Короче говоря, миф объективизирует трансцендентное в имманентное и, таким образом, доступное, что становится очевидным, когда культ все больше и больше превращается в действие, призванное повлиять на бога, отвратив от себя его гнев и завоевав его милость.
Рейнгольд Нибур (1892–1971), американский протестантский теолог:
«Охватить взором целое возможно, лишь приняв, что человеческая история имеет некий смысл; а современный эмпиризм боится допустить это. История может приобрести смысл только с помощью мифологии».
(«Размышления о конце эпохи»)
«Только миф способен представить мироздание как царство согласованности и смысла, не отрицая при этом несогласующиеся между собой факты. Мироздание мифа согласованно, потому что все факты в нем связаны с неким центральным источником смысла; но эта согласованность не рациональна, поскольку миф не подчиняется бесплодной необходимости соединять между собой все явления в терминах непосредственной рациональной связности».
(«Интерпретация христианской этики»)
«Сущностная истина великого религиозного мифа не может быть измерена непосредственным происшествием, который породил его; она не может толковаться исходя из поверхностного намерения. История Вавилонской башни могла возникнуть на основе того, что недостроенный храм Мардука в Вавилоне взволновал воображение обитавших в соседней пустыне людей, созерцавших его несовершенное величие и размышлявших о причине, по которой он остался неоконченным. Непосредственной целью этой истории могла быть попытка создать мифологическое объяснение происхождения множества языков и культур. Но ни сомнительное происхождение этой легенды, ни фантастический характер ее предполагаемой истории не должны затемнять ее сущностную идею в сознании тех, кто достаточно мудр, чтобы распознать в первобытных фантазиях вечные и бесценные прозрения».
40
Здесь имеется в виду философия смысла человеческого существования. В данном контексте можно было бы сказать также «в терминах человеческих ощущений и опыта».