Вы уже поняли, что Сизиф — это абсурдный герой. Так оно и есть, и это видно как в его страстях, так и в его мучениях. Его презрение к богам, его ненависть к смерти и страстная любовь к жизни были вознаграждены этим неописуемым наказанием, в котором все существо человека вкладывается в то, что не приносит никакого результата. Такова цена, которую должно платить за земные страсти. Ничего не говорится о Сизифе в подземном мире. Мифы создаются для того, чтобы воображение вдохнуло в них жизнь. Что до этого мифа, то перед нами предстает лишь видение тела, напрягающего все свои силы в попытке поднять гигантский камень, катить его вверх и толкать вверх по склону сотни раз подряд; видение искаженного лица, щеки, прижимающейся к камню, плеча, упирающегося в измазанную глиной глыбу, ступни, удерживающей ее; видение новой попытки — с вытянутыми руками, с двумя ладонями, испачканными землей. И в самом конце этого длительного напряжения сил, измеряющегося пространством без неба и временем без глубины, цель достигнута. И Сизиф видит, как его камень стремительно падает, в несколько секунд достигая того нижнего мира, откуда ему предстоит снова катить его вверх до вершины. И он возвращается обратно к подножию.
Вот именно во время этого возвращения, этого перерыва, Сизиф и вызывает у меня интерес. Лицо, так тесно прижимавшееся к камням, уже само стало каменным! Я вижу, как этот человек спускается вниз тяжелой, но размеренной поступью, навстречу пытке, которой никогда не будет конца. Этот час, передышка, наступающая с такой же обязательностью, как и страдание, — это час сознания. Каждый раз, когда он спускается с высот и постепенно приближается к логову богов, он — победитель своей судьбы. Он сильнее, чем его камень.
Если этот миф трагичен, то лишь потому, что его герой сознателен. И правда, в чем бы заключалась его пытка, если бы при каждом шаге его поддерживала надежда на успех? Современный рабочий каждый день своей жизни трудится над такой же задачей, и судьба его не менее абсурдна. Но трагичной она делается лишь в те редкие мгновения, когда она становится сознательной. Сизиф, этот пролетарий среди богов, бессильный и мятежный, в полной мере сознает свое ужасное положение; вот о чем он размышляет, спускаясь вниз по склону. Ясность сознания — вот что слагает его пытку и в то же время венчает его победу. Нет такой судьбы, которую нельзя было превзойти презрением.
Итак, если спуск с вершины может иногда осуществляться в скорби, то с таким же успехом он может происходить и в радости. Это не слишком сильно сказано. Я снова представляю себе Сизифа, возвращающегося к своему камню, и знаю, что скорбь была в начале пути. Когда образы земли слишком явно всплывают в памяти, когда жажда счастья становится слишком настойчивой, то в сердце человека возникает тоска; это и есть победа камня, это и есть сам камень. Безграничную скорбь слишком тяжело нести. Это и есть наши Гефсиманские ночи[32]. Но самые мучительные истины разбиваются в прах, когда их признаешь. Так Эдип в начале своей жизни повинуется судьбе, не сознавая ее. С того момента, как он узнает правду, начинается трагедия. Но в тот же момент, ослепленный и отчаявшийся, он обнаруживает, что единственная оставшаяся у него связь с миром — прохладная ладонь девушки [Антигоны, дочери и сестры Эдипа]. И звучит величественная реплика: «Несмотря на множество страданий, мой преклонный возраст и благородство моей души заставляют меня прийти к выводу, что все хорошо».
… Вот способ достичь абсурдной победы. Античная мудрость утверждает современный героизм.
Мы не откроем абсурдность, если не испытаем соблазна написать руководство к счастью. «Что?! Такими трудными путями…» Но мир един. Счастье и абсурдность — дети одной и той же земли. Они неразделимы. Было бы ошибкой сказать лишь, что счастье рождается только из открытия абсурдности. С таким же успехом чувство абсурдности вырастает из счастья. «Я прихожу к выводу, что все хорошо», — говорит Эдип, и эти слова священны. Они рождают отзвук в беспорядочном и ограниченном мире человека. Они учат нас тому, что все — неисчерпаемо, не может быть исчерпано. Они вытесняют из этого мира бога, который явился в него с неудовольствием и предпочтением тщетных страданий. Они превращают судьбу в личное дело человека, которое должны улаживать именно люди.
32
Гефсиманский сад — сад, в котором Иисус Христос провел ночь в молитве перед судом и распятием.