Вечером того же дня я еду в поезде третьим классом в Мадрас. За окном полная луна, как мячик, скачет по верхушкам кокосовых пальм. В купе горит тусклая лампочка, грязный пол заплеван, замусорен кожурой бананов и кусками газет. На деревянных скамьях тесно сидят пассажиры. Предстоит бессонная ночь. Некоторые, правда, пытаются дремать, сидя на полу и прислонившись к обшарпанной стенке вагона. Но остальная публика общительна, весела и говорлива. Мерно стучат колеса, в открытое окно врывается свежий ночной ветер. До меня долетают обрывки разговоров.
Напротив меня сидит старик в желтой чалме, рядом с ним две немолодые женщины в поношенных сари, а у окна высокий плечистый парень. Кожа его лица совсем темная, голову венчает великолепная, буйно вьющаяся шевелюра. Старик рассказывает женщине:
— И вот он входит в дом и видит: посередине комнаты лежит кобра… — Старик замечает мое внимание и обращается ко мне, как к давно знакомой.
— Мэм, вы видели когда-нибудь кобру?
Я утвердительно киваю.
— Так вот эта кобра… — продолжает старик.
Парень перебивает его.
— Подумаешь, кобра! «Мэм, видели ли вы когда-нибудь кобру?» — Голос парня звучит по-стариковски. Он явно передразнивает соседа. Старик обиженно замолкает.
— Ну что кобра, — продолжает парень, — их у нас в Индии полно. Ну покажите мне хоть одного, кто не видел кобру. А вот скажите, — обращается он ко мне, — видели вы жемчуг и раковины, в которых он вырастает?
— Что-что? — спрашивает старик, уже забывший и кобру и свою обиду.
— Видела, — говорю я, — в храме Мадураи.
И у нас сразу завязывается разговор, естественный и непринужденный, как это бывает только в третьем классе индийских поездов.
— Вы знаете, я парава. И отец мой парава, и дед парава. В общем, все мы парава.
— Парава, парава, — говорит старик. — А кто такие парава, неизвестно.
— Как неизвестно? — сразу отзывается парень. — Народ такой. Мы ныряем за жемчугом и чанком [9].
Стоящие в проходе, заинтересовавшись, пододвигаются ближе.
— Мы всегда этим занимались. Живем мы в Тутикорине, на берегу океана.
Этот парень мне определенно нравится. В каждом его слове, в поведении и в том, как он смотрит на собеседников, чувствуется скромная гордость человека, знакомого с опасностями.
Луна склоняется к горизонту, ночные бабочки бьются о стекло пыльной лампы, мелькают фонари станций и полустанков. А парава рассказывает:
— Нырять за жемчугом непросто. Надо знать места. А у побережья Тутикорина таких мест много. Вот если дно песчаное, то раковины жемчужницы на нем не выживают, а на каменистом дне их всегда можно найти. Но не в каждой раковине бывает жемчужина, это уж как повезет. Иногда можно выловить тысячу раковин, а жемчуга нет. Раньше, говорил мне дед, жемчуг был крупный, а теперь не больше зернышка черного перца. Не успевает жемчуг вырасти, его вылавливают. Лов жемчуга бывает не каждый год. Вот последний раз мы ныряли за жемчугом в 1961 году, а теперь 1965-й, и мы не знаем, когда снова объявят лов. Зато уж если сезон, мы устали не знаем. Выходим в море иногда до рассвета, а возвращаемся — солнце уже низко над горизонтом. Океан бурный, нырять трудно. Но мы, парава, с детства к этому привыкаем.
— Ну а акулы? — спрашивает кто-то.
— Есть и акулы, и рыба-скорпион, и ядовитые медузы. Только надо уметь беречься. Да не всегда это удается.
— Айо… — вздыхают рядом.
— Вот мэм, — парень кивает на меня, — видела жемчуг в храме. Это все наша работа. Жемчуг там старинный. Может быть, это мой прадед достал его со дна океана. Да только мой прадед и штанов себе не нажил ловлей жемчуга, а вот жрецы Мадураи отрастили жирные животы. Правда, мэм?
— Сущая правда, — смеюсь я. — А скажи, различается ли как-нибудь жемчуг по величине или форме?
— Сейчас я вам расскажу. Вот если жемчужину находят в мякоти мантии, то это ценный жемчуг. А если жемчужина на мускулах или на самой раковине, то она совсем ценности не имеет. Самая ценная жемчужина — это ани. Она совсем круглая, и нет в ее форме изъянов. И блеск у нее чистый. Но такие жемчужины попадаются не часто. Анатари — почти такая же, но с изъяном в форме или блеске. А вот масанку и каллипу, у тех дефектов много и в форме и особенно в цвете. В них нет чистоты цвета жемчужин ани и анатари. А то есть жемчужины — мы их называем вадиву — их ценность определяется по красоте. Я их видел. Нет ничего прекраснее такой жемчужины. Иногда попадаются по две спаянные — это курал, есть и больше двух — писал. Их ценность небольшая. Совсем неправильные и сморщенные жемчужины — маданку — дешевые, тул — мелкий, его даже и не считают за жемчуг. Только давно мы не видели жемчуга, все ныряем за чанком…
Поезд замедляет ход. Уже видны редкие фонари маленькой станции.
— Ну а как вам платят? — спрашиваю я.
— Да долго рассказывать. А уже моя станция. Послушайте, мэм, приезжайте к нам сами, все и узнаете. Приезжайте, не пожалеете!
Парень приближается к двери. Вот он уже стоит на платформе.
— Как тебя зовут? — кричу я ему в окно.
— Педро, Педро!
Поезд уже трогается.
— Почему Педро? Что за странное имя? Оно же не индийское!
Педро машет рукой, старается перекричать шум грохочущих колес:
— Приезжайте! Все узнаете! Клянусь девой Марией!
КОРАЛЛОВЫЙ ГОРОД
…Океанская волна с грохотом набегает на берег. Отступает, оставляя на камнях раковины, крабов, осколки кораллов, водоросли. Над синей гладью океана скользят паруса шхун, каное, рыбацких катамаранов [10]. В двух-трех милях от берега видна песчаная коса. За косой внешний рейд. Там стоят большие корабли. Разгружают и нагружают их там же, на внешнем рейде. Мелководная бухта, не более трех-четырех футов глубиной, не позволяет кораблям швартоваться в гавани. У причалов штабелями сложены тюки с товарами. В воздухе стоит терпкий запах пряностей и чая, водорослей и смолы.
Дует свежий бриз, и морская соль мелкими колючими кристалликами оседает на лице и руках. Ветер раскачивает перистые листья кокосовых пальм. Двое бронзовых парней в набедренных повязках и красных платках на головах спускают парус грузовой шхуны, напевая что-то ритмичное. Я всматриваюсь в серебристо-голубую даль океана, и мне кажется, что сейчас над горизонтом вспыхнут алые паруса и я услышу слова: «Капитан, я — Бит-Бой. Может быть, вы слышали обо мне. Я здесь…» И вдруг, действительно, над горизонтом возникают крылья парусов, но не алых, а белоснежных. Они становятся все явственней. Это двухмачтовая бригантина, она везет чай с Цейлона в Рангун.
— Мэм, может быть вы помните меня? Я — Педро.
Теперь я точно знаю, что я не в гриновском Лиссе, а в Тутикорине, городе не менее удивительном, чем Лисс. Здесь живут ловцы жемчуга, судовладельцы, рыбаки, портовые грузчики, моряки, контрабандисты, скупщики жемчуга. Здесь ходят по улицам матросы из Коломбо, Рангуна, Сингапура, Бомбея. Здесь дома построены из коралловых плит, которые достают со дна темнокожие ныряльщики.
Мы идем с Педро мимо причалов, мимо рыбного рынка, рядом с которым на песке лежат катамараны и каное паравов. У ворот гавани толпятся грузчики. На их темных телах только набедренные повязки. Над гаванью стоит разноголосый непрерывный шум. Отсюда вдоль берега океана тянутся крытые черепицей дома кораллового города. Коралл придает стенам жемчужно-розоватый оттенок. Над городом высятся шпили католических соборов.
Вдали возникает колокольный звон. Он разрастается и вот уже плывет над всем городом. Педро торопится.
— Мне надо идти.
— Куда?
— В церковь. Я ведь католик. — Педро исчез так же неожиданно, как и появился.
Я иду вдоль главной улицы Тутикорина. Здесь добротные здания пароходных компаний, над фасадами их реют разноцветные флаги. Пестрят вывески торговых агентств, сверкают зеркальные окна банков. В тени тропических деревьев расположилась станция морской биологии, за ней здания правительственного департамента промысла жемчуга и чанка. Здесь меня встречает глава департамента Исаак Раджендран, небольшого роста, коренастый, с приветливой белозубой улыбкой. На стенах его кабинета морские карты, на письменном столе образцы кораллов и раковин.
9
10