Последняя, бездетная кобылица саврасая Харита, держалась в стороне от косяка. Приближалось время и ей сделаться матерью, и она все поглядывала на Каменную Гриву, высматривала там укромное местечко. А Буян поглядывал на Хариту: он подозревал, что она задумала уйти к другому косяку.
Вот Каменную Гриву разделил глубокий, извилистый овраг, и Харита свернула туда. Буян кинулся ей вдогонку.
Олько пришпорил своего Воронка, обошел Буяна и ударил рукояткой бича промеж ушей. Буян взвился на дыбы, цокнул зубами перед самым носом Олько.
— Ты вон как… Ладно!
Олько крепче стиснул бич и подтолкнул своего Вороного пятками под бока. Вороной темным комом прыснул на Буяна. Тот увернулся от удара и трусливо побежал в косяк.
Олько не стал преследовать труса, он только засмеялся вслед ему:
— Что, сыт? А если мало — иди, прибавлю!
Буян долго озирался на Олько — может быть, думал и гадал, почему у него такой страх перед этим маленьким человеком.
Ведь стоило Буяну двинуть ногой, и Олько полетел бы наземь вместе со своим тонконогим Воронком. И Буян не раз заносил ногу, но ударить не решался. Пугал его не бич — что для его стальных ребер бич! — и не окрик, а та смелость, с какой маленький, узкоплечий, худощавый Олько обращался с Буяном да и со всеми прочими лошадьми.
Олько — хакас, а хакасы с незапамятных времен коневоды. В хакасских степях множество древних могильных курганов, и во всех курганах рядом с костями человека обязательно лежат конские кости. Сколько же поколений коневодов жило до Олько Чудогашева! Сколько же накопилось и передалось ему умения и храбрости! В семь лет Олько, как заправский коневод, входил в загон к лошадям, которые не знали ни аркана, ни узды, ни человеческой руки, хлопал их по шеям, по бокам, цеплялся за гривы. Кони храпели, взвивались на дыбы, глаза у них наливались бешенством, но тронуть Олько ни у одного недоставало смелости.
Четырнадцатилетний Олько уже второй год работает табунщиком. Одет он в спецовку: сапоги, штаны, куртка, шляпа — все из крепчайшего брезента. У него неутомимый и быстрый конь, старинное дедовское седло, украшенное серебром, за плечами новая двустволка, у пояса охотничий нож, к седлу привязан волосяной аркан, в руках бич из сыромятной кожи.
Харита пробыла в овраге до полудня и вернулась в косяк с маленьким саврасым жеребенком.
Ночью на Каменную Гриву пришла волчица. Она была высокая, длинная, мосластая, в полном расцвете своих волчьих лет, но страшно худая, с пустым, отвислым брюхом. Она пришла с далеких холмов, где среди дикокаменья у нее была нора и в ней четверо волчат. Всю весну волчица без конца рыскала, без конца таскала в нору зайцев, сусликов, крыс, мышей, перепелов и все-таки не могла хоть бы раз накормить досыта свое прожорливое семейство.
Перед волчицей широкая, неоглядная степь. Вся она дышала запахом конских табунов, овечьих отар, запахом свиней, коз, коров.
Самый вкусный запах поднимался из оврага, где родился Савраска. Волчица спустилась в овраг. Нежным запахом молочного жеребенка дышал круг примятой травы, но самого жеребенка тут не было.
Волчица лизнула траву, поскребла лапами землю, сердито поворчала и пустилась в степь, перемахивая через камни, ямы, через глубокое извилистое русло пересохшего ручья. На ее клыках желтоватыми огоньками играл свет месяца.
Под утро волчица вернулась домой, через спину у нее был перекинут большой прошлогодний баран.
Наконец-то она накормила своих обжор до отвала и сама наелась досыта! Целый день в волчьей норе не было ни голодного урчания, ни ссор, ни драк. Целый день витал сон. А когда стемнело, волчица растолкала волчат и повела на Каменную Гриву. К рассвету одна из пещер в Савраскином овраге превратилась в волчье гнездо.
Косяк продолжал пастись у Каменной Гривы. Стерегли его два табунщика: Олько Чудогашев был младшим, старшим — Апсах Колтонаев, рябой большебородый мужик. Они работали посуточно: когда один был с лошадьми, другой оставался в земляном стане[22], отдыхал, варил обед, чинил разбитую обувь, порванную одежду, подвивал расхлестанные бичи и арканы.
Косяк часто проходил вблизи оврага, где поселилась волчица. Когда это случалось днем, волчица распластывалась среди темно-серых, как она сама, камней и оттуда наблюдала за лошадьми. По ночам же выходила в степь и подползала иногда так близко, что сделать пять-шесть прыжков и…