За пределами столицы бунтующих парижан высмеивали и опасались. В середине XVI века Рабле назвал парижанина «gros maroufle», бессовестным, вульгарным и бесчестным дворовым котом. Писатель был уверен, что меткость сравнения повеселит всю Францию и даже Париж. С течением времени французы стали называть «парижанином» модные сигареты, обозначали так различные сексуальные позиции (как правило, содомитские, хотя в разных частях Франции термин мог иметь и другое значение), синие брюки, печенье, безработных моряков, способы приготовления еды, типографские гранки. «À la parisienne» для провинциала означало незаконченную или недобросовестно сделанную работу.
А внутри Парижа долгое время признаком дифференциации горожан служило исключительно классовое происхождение. Луи Себастьян Мерсье в XVIII веке насчитал больше дюжины классов и признался, что при этом особенно даже не утруждался. Бальзак в 1834 году обозначал термином «parisiénisme» (впервые использован в 1578 году) систему поступков и иерархию общества, присущих исключительно самовлюбленному Парижу и достойных сомнения. Парижане высших сословий словом «parisiénisme» называли нечто модное, сложное, изящное, полное шарма, элегантное и умное. То были горожане, которые говорили с «accent pointu» (умышленно утрировали в речи шипящие, ставили ударение на специально оборванные краткие гласные в конце слов) — акцент, который провинциалы считали отличительной чертой гордецов и павлинов высшего парижского общества. «Accent pointu» можно слышать и сегодня: он продолжает сильно раздражать непарижан, как некогда Бальзака.
Улицы Парижа породили особую речевую интонацию, живую по сей день. Этот говор сложился из наречий Пикардии, Фландрии, Нормандии и Бретани[4]. Скорее всего, впервые он появился в 1100-х годах, когда упрощенная форма латыни Соломенной улицы (где кипела университетская жизнь молодого города и велись богословские дискуссии) растворилась во французском языке. В XVI и XVII веках парижское наречие обогатили рабочие (по большей части лодочники и торговцы) из Берри, но в основе своей оно осталось нетронутым внешними влияниями. Привычной нормой была (и есть) рокочущая «р». «El» или «ег» часто произносят протяжно или как «аг» и «arl». Эта особенность произношения была известна уже в XV веке: поэт Франсуа Вийон постоянно рифмует «Merle» (дрозд) с «Marie». В комической пьесе времен Людовика XIV существует персонаж по имени Пиаро[5], названный так с намеком на эту фонетическую особенность. В XIX веке парижский выговор был распространен в Бельвиле и Менильмонтане («консьерж», например, произносили как «консиарж»).
Тогда же термин «parigot» закрепился за парижанами-мужчинами, представителями рабочего класса. Изначально, чтобы унизительно и издевательски отозваться о «низших», этим словом пользовалась аристократия. Parigots высмеивали в литературе, изображали как карикатурных персонажей, сексуальных извращенцев. Parigots были настоящими злодеями: «Parigots уже рождаются плохими, — писал журналист, — они обожают преступать закон, при первой возможности участвуют в злодеяниях и ищут выгоду, где только можно». Чуть-чуть менее агрессивной и унизительной, чем «parigot», была кличка «titi» — детское словечко, вошедшее в обиход в XIX веке и определявшее рабочую молодежь; ее представители обычно гордо носили кепи и шарфы и курили трубки. Эту манеру быстро и с легкостью переняли непокорные молодые люди из состоятельных семей, стремившиеся шокировать своих приятелей. Однако одеваться по моде titi было опасно, притворщика могли поколотить настоящие рабочие.
Парижанки низших сословий были таинственны и опасны не в меньшей мере, чем мужчины. Женщине из рабочих кварталов доверять было нельзя ни в коем случае, хотя для секса она подходила, как никто. Parisienne низших сословий в XIX веке превратили в parigote, таких считали не иначе как каргами, которые без колебаний обругают и оскорбят всякого почтенного буржуа, попавшегося им на пути. В то же время еще с середины Средних веков бытовало мнение, что эти женщины — невероятно искусные любовницы. Франсуа Вийон, большой поклонник шлюх, написал посвящение Толстухе Марго (La Grosse Margot):
4
Наиболее полный анализ роли парижского выговора и в революционном фольклоре содержится в работе П. Хигонетта «Париж, столица мира». —