— Я предполагала, что услышу дело, а вместо дела, какой-то Озоль или Мозоль битый час говорил о том, как у него совершали обыск.
Вошел Лев Николаевич и отобрал с этажерки несколько брошюрок для учителя с Байкала. Ушел и вернулся к нам. А Софья Андреевна покинула кабинет, чтоб распорядиться чаем.
— Лев Николаевич, — обратился я, — Анатолий Федорович Кони говорил как-то мне о том впечатлении, какое произвела на него в чтении ваша повесть "Хаджи-Мурат"[4]. Он в громадном восторге. Думаете ее печатать?
— Не знаю. может быть. Потом.
Измайлов полюбопытствовал:
— А вообще у вас много художественных замыслов, Лев Николаевич?
— Замыслов много, и чем дальше, тем их больше. но удастся ли осуществить их? Все меньше и меньше времени остается. Дойдемте чай пить.
Мы прошли во временную столовую. Временную потому, что в доме идет ремонт, и Толстые ютятся в нескольких комнатах. Мы уже были за столом, как подошли с прогулки Александра Львовна и доктор, Лев Николаевич сел в сторону у открытого окна и не пил чай. Александра Львовна откупорила ему бутылку с кефиром.
Коснулись живописи, Лев Николаевич интересовался, кого выдвинула за последнее время молодая школа. К символистам и декадентам не лежит его сердце. В пластическом искусстве, как и в литературе, он ценит искренность и реализм. Любимцы его: Репин, Ге, Суриков, Поленов, Виктор Васнецов, Нестеров…
— Какой больше всех ваших портретов нравится вам?
— Передающий меня лучше других, по-моему, портрет Крамского.
Оказывается, копия с Крамского, которую мы видели в гостиной, написана Софьей Андреевной. По словам графини, это была ее первая попытка в живописи. Попытка блестящая, ибо можно было думать, что портрет копирован опытным, владеющим техникой мастером[5].
С Измайловым, магистрантом духовной академии, Лев Николаевич долго беседовал на богословские темы.
Единственный раз в жизни пришлось Толстому иметь дело с Победоносцевым. Неприятное осталось впечатление.
— В восемьдесят первом году я написал ему большое письмо по поводу казни цареубийц. Победоносцев ответил мне. Он доказывал, старался убедить, что смертная казнь совершенно в духе христианства. Скверное было письмо.
— Лев Николаевич, это правда, что Победоносцев[6]служил вам натурщиком для Каренина?
— Ни Победоносцев, ни Валуев[7], как думали некоторые. Каренин, фигура созданная. Догадки же относительно "Войны и мира" имеют основание. В семье графов Ростовых много портретного сходства с нами, Толстыми.
Незаметно бежало время. Уже одиннадцать часов. Нам пора ехать в Тулу к ночному поезду.
Простились, вышли. В темноте позванивали бубенчики. Дорогой мы делились впечатлениями. И каждый признался, что вечер, проведенный в Ясной Поляне, один из самых светлых, чарующих в его жизни.
А кругом густилась темная, тяжелая, слепая мгла. Пруд меж косматыми деревьями мнился населенным кошмарными призраками.
В открытом поле лошади сбились с дороги. Накрапывал дождь.
Парижские огни (А. В. Руманов)
Это было давно, очень давно, а все-таки было.
В Петербурге был известен салон большой просвещенной барыни, Зои Юлиановны Яковлевой.
Кто только не посещал его, начиная от великих князей, артистических знаменитостей, красивых светских дам и кончая будущими знаменитостями в роде, например, вышедшего из Императорского Училища Правоведения Н. Н. Евреинова.
Часто бывал у Яковлевой подвижной, румяный, ежиком остриженный университетский студент с умными, живыми, необыкновенно ярко-синего цвета, глазами.
Говорил он цветисто, красноречиво и любил щегольнуть, — тогда на это была мода, — модернизмом слова и мысли.
Помню его фразу, скупую, из двух слов.
— Филигранный Христос.
По тогдашним временам это было ново и смело.
О студенте заговорили. Им заинтересовались, его стали приглашать в другие салоны.
А через несколько лет он уже был петербургским представителем московской газеты "Русское Слово". Сытин души в нем не чаял и обставил его с невиданной в газетно-журнальном мире роскошью. Чуть ли не целый особняк на большой Морской, фаланга секретарей и такая же фаланга пишущих машинок.
Это было, как говорится: "в коня корм".
Молодой представитель "Русского Слова" делал для газеты не только возможное, а и невозможное.
Столичная информация с проникновением в самые заветные сферы поставлена была на высоту небывалую.
Близость сытянского "резидента" с графом Витте открывала для "Русского Слова" богатые возможности.
4
А. Ф. Кони гостил в Ясной Поляне 1–4 апреля 1904 г. Тогда и могло происходить чтение глав "Хаджи-Мурата".
5
Ошибка: Софья Андреевна называла портрет "своим", так как заказала Крамскому копию для себя.
6
Константин Петрович Победоносцев (1827–1907), обер-прокурор Синода, был ярым врагом Толстого и писал Александру III, что под влиянием сочинений писателя "умственное возбуждение" "угрожает распространением странных, извращенных понятий о вере, о церкви, о правительстве и обществе" (см.: Письма Победоносцева Александру III, т. 2, с. 253).
7
Петр Александрович Валуев (1814–1890), в 1861–1868 гг. занимал должность министра внутренних дел.