Выбрать главу

Мухаммедов вдруг лихорадочно потянулся ко рту. В тот же миг Серебренников перехватил его руки.

— Откройте рот! — приказал полковник.

Мухаммедов замотал головой, плотно сжимая губы.

— Откройте рот! — строго повторил Заозерный, запрокидывая голову задержанного.

— Осторожно! — прохрипел Мухаммедов.— Там яд!

Он говорил по-русски.

Он хотел жить...

Полковник держал в руках металлическую коронку с пломбочкой на нитке, обработанной специальными химикатами.

Стоило сорвать пломбу, как обнажалась крохотная ампулка на дне коронки. Коронка сидела неплотно и при нажиме сдвигалась Зуб рассекал ампулку, и яд действовал мгновенно.

«Вот почему эксперт не обнаружил следов в тканях рта утопленника!»—подумал полковник.

— Пить! — попросил Мухаммедов и дрожащими руками взял стакан. Бледность постепенно сходила с его лица. Он сделал несколько жадных глотков.

— Разрешите немного отдохнуть? — с едва заметным акцентом произнес Мухаммедов.— Я всё скажу.

Серебренников снова приготовился писать. Нарушитель закрыл глаза и некоторое время сидел не шевелясь. Так, с закрытыми глазами, он и начал рассказывать:

— Моя настоящая фамилия — Ходжиев. Умар Ходжиев... В «Си-Ай-Си»[17] известен еще как агент номер ...— и упавшим голосом он назвал этот номер.

Серебренников записывал.

— Вас, конечно, интересует мое задание?— Ходжиев помолчал.— Я должен был перейти границу и затеряться среди местных жителей. Ни чем не выделяться среди них. Вот видите — моя одежда...

— Продолжайте,— сказал полковник, играя портсигаром.

— Можно закурить? — агент схватил протянутую полковником папиросу и глубоко затянулся.— Я шел без оружия.

— Почему?

— Чтобы не вызвать подозрения.

— Продолжайте,— повторил полковник.

— Моя главная задача — обосноваться пограничном районе.

— Без документов!

Ходжиев сознался:

— Мне должен был передать их один человек. И деньги.

— Где встреча?

— В Энабадском ресторане. Каждый понедельник и четверг с восьми до девяти часов вечера.

— Как бы вы узнали друг друга?

— Я должен был сесть за крайний столик. Заказать чай. Ко мне подойдет человек, покажет на чайник и произнесет следующие слова: «Запрет вина — закон, считающийся с тем, кем пьется, и когда, и много ли, и с кем. Не так ли?» В ответ надо продолжить четверостишие: «Когда соблюдены все эти оговорки, пить — признак мудрости, а не порок совсем». Это — Омар Хайям.

— Каждый понедельник и четверг,— подчеркивая слово «каждый», вставил полковник. — Значит, человек, с которым вы должны были встретиться, мог сразу и не придти?

— Почему? — возразил агент.— Это я мог задержаться.

— Допустим. Но ведь до понедельника или, скажем, четверга тоже надо прожить. Откуда вы знали, сколько придется добираться до Энабада?

— Я умею голодать.

— Почему же вас не снабдили деньгами?

— Переходить границу с деньгами—опасно.

— Ну, а если бы человек, которого вы ждали, не явился? — настаивал полковник.— Как бы вы расплачивались за чай?

Задержанный нервно закашлялся.

— Пожалуйста, говорите.— Полковник заметил, что папироса у нарушителя погасла. Протянул спички.

Ходжиев машинально взял коробок. Повертел в руках.

— Я все сказал.

— Разве у вас не было другой явки?

Ходжиев не ответил.

— И раньше вы ни с кем не должны были встретиться? — допытывался полковник.

— Когда раньше?

— До Энабада.

— Нет. До Энабада надо было добираться самому.— Ходжиев зажег спичку. Скептически оглядел свой наряд.— Вот мой «пропуск». Ну, и еще, конечно, знание языка.

— Так вы ни с кем не встречались? — полковник тоже с удовольствием бы закурил.

— Нет,— спичка в руках задержанного погасла.

— А в поезде?

— Нет.

— Вы торопились к поезду?

— Нет.

— Но вы знали, что будет поезд?

— И да и нет.

— Не понимаю.

— Мне сказали, что возможно будет поезд.

— Продолжайте.

— Если удастся — надо воспользоваться им. Если нет — постараться уйти как можно дальше.— Он, наконец, прикурил и два раза подряд затянулся.

— Куда вы дели шест? — выждав некоторое время, спросил полковник.

— Шест?—Ходжиев сбил пепел.

— Ну, да, шест, которым вы пользовались вначале,— спокойно напомнил полковник.

Агент ответил неуверенно:

— Шест был разборный. Я закопал его в песок по дороге к кошаре,— Он запнулся.