— Подойди, — показывая пальцем на мальчика, сказал ребе.
— Шолом-алейхем, — выдавил из себя игрушечный солдатик.
— Алейхем-шолом, дружок. Э-э, да я вижу, ты будешь лихой солдат.
— О горе, я не перенесу этого горя, — заголосила тощая еврейка, — у нас столько горя, а вот теперь его забирают в солдаты. Нет конца нашему горю!
— За грехи, дети Израиля, за грехи тяжкие да за ропот Господь посылает на нас напасти и хворобы. Но не сокрушаться — радоваться должны мы: Он испытывает нашу твердость в вере праотцов.
— Нет сил, благочестивый, нет больше сил, — продолжала причитать еврейка.
— Надо казниться, каяться, и Он возмилуется. А пока выйди-ка отсюда.
Оставшись с мальчиком-солдатом, ребе начал наставление.
— Добрый сын Израиля! Ты теперь воин и будешь служить царю. Тебя ушлют туда, где ты не увидишь ни одного еврея, не услышишь слова Божьего. Ты окажешься среди людей, которые будут потешаться над твоей верой, над твоей речью и над твоей физиономией. Как верный сын Израиля, ты должен переносить это с покорностью. Нам, детям Израиля, предписано семь гонений. Наши предки претерпели шесть, а на нашу долю оставили одно — последнее. Если мы перенесем его смиренно, настанет иная, счастливая пора: придет Мессия, возвестит нам свободу, и тот, кто останется в своей вере, получит в наследство землю обетованную. Так не поддавайся же, добрый сын Израиля, никаким обещаниям и никаким искушениям. Усердно молись, чаще вспоминай наших прародителей: Авраама, Исаака и Якова — и блажен будешь! Иначе душа твоя пойдет прямо в ад и будет там гореть веки вечные. Впрочем, — добавил ребе, — ты еще слишком молод, чтобы обороняться от врагов. Я дам тебе талисман, который предохраняет сынов Израиля от всех бед на земле.
Не поворачивая головы, ребе протянул руку. Габай услужливо сунул в нее медную медальку с каким-то знаком посредине.
— Надень, дитя Израиля, этот талисман; пока не снимешь его, будешь достоин земли обетованной. Снимешь, отдашь, потеряешь — все козни человеческие обрушатся на тебя, и ад, кромешный ад, станет твоим уделом! Иди, дитя Израиля.
Мальчик стоял как вкопанный, глаза, полные надежды, не могли оторваться от благочестивого.
— Иди, иди, дружок.
Мальчик медленно попятился к двери, стараясь хоть на мгновение продлить минуту блаженства.
— И? — ребе вопросительно взглянул на габая.
— Как всегда, Святой учитель, наставление — два рубля, наставление и талисман — пять.
— Хорошо, зови следующего.
Приняв последнего посетителя, ребе утомился и прилег. Разбудил его крик ребецн[42].
— Идут, они идут. О горе, о горе!
— Что, они уже идут? — застегивая кафтан, спрашивает ребе.
— Уже пришли, — габай опускает голову, — они пришли, и наши пришли.
— О стыд, о позор! Господи, владыка мира, кровопролитие нестерпимо Тебе! Голос ребе заглушает шум. Стучат в дверь, чьи-то руки распахивают ее, чьи-то снова закрывают. Кто-то ударяет по окну и разбивает его. Камень влетает в комнату. Неистово вопит ребецн.
Ребе бросается к двери. Улица полна народа: толпа такая густая, словно идет похоронная процессия. Все бранятся, размахивают руками, хватают друг друга за бороды. Кто-то заносит палку над чьей-то головой, кто-то сыплет удары направо и налево. «Нахманчики, брацлавские собаки, убирайтесь, пока целы»[43], — кричат одни. «Шполянские свиньи, бегите к своему старцу, пока он еще не подох»[44], — отвечают другие.
— Несчастные, — пытается перекричать толпу ребе, — евреи, зачем вам эта драка, зачем вы подражаете гоям?
Толпа стихает.
— Вы хотите, чтобы мы уехали? Чтобы мы уехали в канун святой субботы?
— Убирайтесь, чтобы холера вас повалила!
— Хорошо, мы уедем, только пусть настанет мир.
Ребе возвращается в комнату, подходит к шкафу, в котором лежит Тора.
— Тому, кто рек — и стал мир, ведомо и открыто, что не по своей воле отказываюсь я от обязанности, которую взялся блюсти свято, хотя бы с опасностью для жизни. Делаю это ради мира. Амейн!
— Собираемся, — бросает он габаю.
Ребецн утирает слезы передником.
Толпа не расходится, евреи молча наблюдают, как два шарабана выезжают со двора. В первом, обложенный подушками, сидит ребе. Возле него габай и сыновья. В хвосте, между узлами и сундуками, устроилась ребецн с дочерьми. Во втором шарабане, прижавшись друг к другу, едут ученики ребе Натана.