Вопль души слышится в словах Федора Никитича, обращенных к семье. Ксения Ивановна была тоже пострижена и под именем Марфы сослана в Заонежский Толвуйский погост, а дети — Михаил, Татьяна и Иван — сосланы с другими родственниками на Белоозеро, где маленький Иван умер. Когда Федор Никитич «вспоминал» их, он уже не мог смеяться. «Милые… мои детки маленки… бедные осталися; кому… их кормить и поить? таково ли… им будет ныне, каково им при мне было?» Думал, конечно, 45-летний Федор и о своей молодой еще жене (ей, вероятно, не было и 30 лет): «А жена… моя бедная, наудачу уже жива ли?». Он чувствует, что «она где-то близко… замечена, где и слух не зайдет!». Это не голос монаха, а голос человека земного, смятенного, смертельно раненного душевно: «Мне уже что надобно? Лихо… на меня жена да дети, как… их помянешь, ино… что рогатиной в сердце толкнет; много… иное они мне мешают; дай, Господи, слышать, чтобы… их ранее Бог прибрал, и яз бы… тому обрадовался; а чаю… жена моя и сама рада тому, чтоб им Бог дал смерть, а мне… бы уже не мешали, я бы… стал промышлять одною своею душою, а братья… уже все, дал бог, на своих ногах»[25].
Конечно, братья были «на своих ногах». Но ведь это были младшие братья. А он — старший, вспоминает о них и, как за детей и жену, несет ответственность и за них тоже. И вот теперь Александр сослан на Усолье, где в темнице «удушен». Михаила «удавиша» в Великой Перми[26]. Там же над гробом его «в пусте месте» выросли «два кедра». Страшны скудные сведения источников. Но трагедия этой семьи видна из дошедшего до нас частично «дела» о «разсылке» Романовых, где сообщается о судьбе младших братьев, Ивана и Василия. Иван был сослан в Сибирь, в Пелым, с приставом «для береженья». Василия же отправили в Яренск. По дороге предписывалось братьев «беречь», чтобы «не утекли» и «лиха никоторого над собою не учинили»[27].
В Яренске Василию должны были поставить двор и дать приличный «корм», состав которого был даже расписан подробно, включая мясо в «мясные дни». Но уже через полгода пришел приказ перевести его в Пелым к брату, куда несчастного и отправили в морозы, за многие версты, в кандалах. Сопровождавший его сотник Иван Некрасов сообщал в Москву, что река, по которой они ехали, замерзла и они «почали на реке лед скалывать» и шли пешком, «волоком» от Соли Камской до Верхотурья. Для Василия были особенно тяжелы кандалы. Еще по дороге в Яренск он украл у своего мучителя «ключ замочной» и бросил его в реку, но расторопный Некрасов «ключ иной купил и на Василья клал чепь по-прежнему». Теперь же, двигаясь тяжелейшим путем в Пелым, Василий «разболелся», но и тут цепи с него сняли лишь на короткое время.
Шекспировским духом, диалогами из «Короля Лира» веет от разговора сотника Некрасова и Василия Романова, мучителя и мученика, где-то среди ледовой пустыни. Некрасов издевается: «Кому-де и Божьим милосердием, и постом, и молитвою, и милостынею, Бог дал Царства (имея в виду Бориса Годунова, известного своей помощью голодным и убогим. — В. В.), а вы деи злодеи изменники хотели Царьство достати ведовством и кореньем»[28]. Умирающий же Василий лишь «надсмехается» в ответ над простоватым сотником, приговаривая: «Свята деи та милостина, что мечут по улицам; добро та деи милостина, дати десною (правою. — В. В.) рукою, а шуйца (левая. — В. В.) бы не слыхала». В результате к месту назначения молодой «насмешник» прибыл уже с распухшими ногами «только чуть жив». Вместе с Иваном его еще посадили было на цепь. И хотя потом оковы сняли, было уже поздно. 15 февраля 1602 г. Василий умер.
Когда из Москвы стали запрашивать Некрасова, отчего он вопреки указу «не ковать» пленников держал Василия в кандалах, тот оправдывался: он ковал преступника «мимо государева указу» «блюдя от него побегу», а из Яренска писал об этом, и в ответ никакого «указа» не последовало, поэтому он, Некрасов, «чаял, что он то делает гораздо, что к нему о том не писано и он Василия и из Ярянска вез сковав»[29].
Иван же, хитрый от природы, остался жив тогда и вообще выжил, единственный из братьев Филарета. После смерти Василия у него открылась «старая… черная болезнь», и он перестал говорить, владеть рукой и ногами. Но затем, по дороге в Уфу, как сообщал пристав, «язык у него появился, рукою стал владеть, и на персты маленько приступает… а сердцо здорово и ест доволно»[30]. В мае 1602 г. в Уфу пришел приказ о переводе Ивана Никитича в Нижний Новгород, а в сентябре 1603 г. ему уже велено ехать в Москву.
Остальные родственники и свойственники Романовых также все были сосланы, и лишь немногие вернулись здоровыми. Их владения были, как обычно, «отписаны на государя». Ближайший друг Федора Никитича Александр Репнин пребывал воеводой в Яренске, откуда его выслали с женою и детьми, якобы (или же действительно) за растрату государевой казны. Князь Б. К. Черкасский умер в темнице. Сын его, племянник Филарета, Иван затем был отправлен вместе с Иваном Романовым в Нижний, а потом и в Москву. Вернулись из ссылки сестра Никитичей и некоторые другие родичи. Но это были уже жалкие обрубки некогда мощного семейного древа.
28
28. Там же, с. 35, 41. В начале XVII в. на уровне обыденного сознания еще не утвердилась мысль о том, что «Царство» дается лишь от Бога и, следовательно, его «заслужить» нельзя ничем. Эта идея стала широко распространяться только в проромановских сочинениях после 1613 года.