Павел Филонов: реальность и мифы

Павел Николаевич редко и скупо рассказывал нам о прошлом. Расспрашивать мы не решались. Слишком большая, хотя и незримая грань пролегала между нами и нашим руководителем. Павел Николаевич был ровен со всеми, никого никогда не выделял. Но кто бы решился спросить его о былом? Суровым, жестоким вставало минувшее в его рассказах. Маяковский делился с Хлебниковым последним куском хлеба в пору их далеко не радостной юности. Была борьба и поиски своего пути.

Работа, замыслы. Все глубже поиски, все усложненнее система образов, выразительнее язык живописи. И все глубже, безответнее, грознее мир вокруг… Друзья, идущие тем же крутым путем, путем поисков и непризнания. Юношеская дружба связывала молодого Павла Николаевича с Велимиром, а в те годы еще Виктором Хлебниковым. Застенчивым, почти стеснительным встал Виктор Хлебников в рассказах Филонова. Приходя в мастерскую художника, он негромко читал свои небольшие стихотворения. Всегда тяготевший к монументальности, Филонов настраивал своего друга на создание эпических вещей. Скромным был Виктор Хлебников, но с зыбким образом этого хрупкого юноши навсегда в нашей памяти связалось представление о пророческом, провидческом значении поэзии. Гордо и горестно сказал о себе поэт: «Люди моей задачи не доживают до тридцати трех».

Это было поколение правдоискателей, которые хотели быть пророками.

Точно назвал Велимир дату революции — 1917 г. Точнее Маяковского, назвавшего год 16-й.

«В кровавом венце революции
Грядет шестнадцатый год»^[684].

И на 1975 год приурочил Хлебников столкновение с Востоком.

Знаменит афоризм Хлебникова «Каждая эпоха представляет будущее как касательную к той точке, на которой она находится»^[685]. Он писал о творениях своего друга:

«Я на стене письма Филонова
Смотрю, как конь усталый, до конца.
И много муки в письме у оного,
В глазах у конского лица.
Свирепый конь белком желтеет,
И мрак, залит[ый] [им], густеет,
С нечеловеческою мукой
На полотне тяжелом грубом
Согбенный будущей наукой
Дает привет тяжелым губам»^[686].

Преддверием науки, преддверием постижения мира было для друзей его искусство. Они хотели сорвать личину и обнажить лик мира. Хлебникова называют поэтом для поэтов. Филонов — художник для художников. Они хотели обнажить все глубины. Они экспериментировали над жизнью, над своим творчеством, над самими собой.

Иным встал в рассказах Филонова Владимир Маяковский. Когда поэт приходил в мастерскую художника — казалось, все заполняет его могучая фигура и мощный голос.

Футурист Маяковский не любил слово футуризм. Он говорил — «Мы будетляне» — будетляне — это люди, которые будут.

Маяковский также дружил с графиком Чекрыгиным^[687].

Чекрыгин находился под большим влиянием философии Федорова, его «Философии общего дела». Двух учеников имел Федоров: Константина Эдуардовича Циолковского и художника Чекрыгина^[688]. Циолковский перевел на язык математических формул космические грезы мыслителя. Философ учил — невозможные пели надо ставить перед человеком. Абсолютные, идеальные. Нужно победить смерть. Путь к вечному восхождению откроется перед людьми через космос. Судьба Вселенной — это бессмертная судьба человечества. О Федорове хорошо сказал Достоевский: «Я счастлив, что живу в эпоху Федорова». Толстой уважительно отозвался: «Меня познакомили с человеком, чья философия не хуже всякой открыто проповедуемой религии». И Владимир Соловьев, сам поэт и мистик: «Со времен Христа только философией Федорова человечество сделало шаг вперед».

Чекрыгин задумал ряд фресок «Восстание и Вознесение» о переселении человечества в космос. Помешала ранняя смерть.

Важнейшим вопросом любого исследования является возможность влияния «Философии общего дела» на мировоззрение всей группы. Еще ждет своего глубокого изучения вопрос взаимных влияний в этом круге поэтов, живописцев, философов. Они стоят рядом в истории русского духа. Их связывает дружба, но сильнее дружбы их связала тревога и надежда. Тревога за судьбу Родины и надежда на ее бессмертие^[689].

«Мы дети страшных лет России»…^[690]

Неповторимо то время, и неповторимы личности. Поэт Асеев пережил всех. Он вспомнил бесконечно далекое время:

684

Маяковский В. В. Облако в штанах // Маяковский В. В. Соч. в 1 т. М., 1941. С. 21.

685

Возможно, О. В. Покровский неточно цитирует следующую фразу В. Хлебникова: «В дни расцвета каждому народу свойственно понимать свое будущее как касательную к точке его настоящего». См.: Хлебников В. Радио будущего // Хлебников В. В. Творения. С. 640.

686

Хлебников В. В. Жуть лесная // Хлебников В. В. Собр. соч. в 3-х т. СПб., 2001. С. 506.

687

Чекрыгин (у О. В. Покровского — Чакрыгин) Василий Николаевич (1897–1922), рисовальщик, живописец. В 1912 участвовал в оформлении первой книги стихов В. В. Маяковского «Я!». Один из создателей Союза художников и поэтов «Маковец» (1921–1926, до 1924 — Союз художников и поэтов «Искусство — жизнь»). Находился под влиянием идей Н. Ф. Федорова. В начале 1920-х создал почти полторы тысячи рисунков, которые были подготовительной работой для грандиозной фрески «Воскрешение мертвых», посвященной будущему преображению человечества.

688

Под влиянием «Философии общего дела» находились многие художники и литераторы начала XX века. Мечта о «всеобщем воскрешении» воодушевляла В. В. Хлебникова, В. В. Маяковского. Преобразовательно-космические и воскресительные мотивы привлекали и крестьянских поэтов, в первую очередь Н. А. Клюева. О близости искусства Филонова к идеям Федорова см.: Правоверова Л. Л. «Историческое чувство» Павла Филонова // Человек. 1995. № 2. С. 121–134; Семенова С. Г., Гачева А. Г. Философ будущего века (личность, учение, судьба идей) // Н. Ф. Федоров: pro et contra: Антология. СПб., 2004. С. 51; Правоверова Л. Л. Вечное возвращение и рифмы истории: К вопросу о мифологии Павла Филонова // Experiment/Эксперимент. С. 27–46.

689

Концепция истории П. Н. Филонова соединила в себе идеи Н. Ф. Федорова и В. С. Соловьева. Подробнее об идеологических корнях искусства П. Н. Филонова см.: наст. изд., Правоверова Л. Л. Павел Филонов: реальность и мифы.

690

Строка из стихотворения А. Блока «Рожденные в года глухие» из цикла «Родина», датированного 8 сентября 1914 года и посвященного З. Н. Гиппиус. Полностью строфа звучит: «Рожденные в года глухие / Пути не помнят своего. / Мы — дети страшных лет России — / Забыть не в силах ничего» // Блок А. А. Собр. соч. в 8 т. М.; Л., 1960. Т. 3. С. 278.