Старый хозяин отодвигает свои труды, чтобы найти нужное нам.
Читает на память когда-то полюбившиеся строки Велимира.
Спектакль играли студенты. Татлин привлек одну молодежь. Всего не хватало в скудном [19]23-м году[733]. Спектакль создавался трудно. Репетировали в мастерской Татлина, находившейся при Музее живописной культуры на Исаакиевской площади, в бывшем доме поэта Мятлева (Исаакиевская площадь, д. № 8)[734]. Декорации строились в маленьком театральном зале.
Они были необычны. Тайный шифр пророчества поэта Татлин символизировал обнаженными конструкциями. Огромный треножник. Два прожектора выхватывали из тьмы фрагменты сцены. Знаки «Досок судьбы»[735] — цветные прямоугольники — на них строки Хлебникова. Они пересекали сцену, падали, как падают годы.
[По рассказам Татлин предвосхитил диагональное построение мизансцен, которыми гордился Мейерхольд][736].
Татлин играл поэта Зангези — одинокого и отверженного. Читал поэму с высоты треножника. Одинокий человек на сцене, такой же одинокий, каким когда-то был на сцене Маяковский.
Студенты — участники спектакля, были враждебной толпой — настороженной, но враждебной. Не было грима и театральных костюмов, выступали в своих обычных.
Спектакль был сыгран в лекционном зале Музея живописной культуры. Молодежь бурно приветствовала его, но в основном зал остался холоден.
Мозаика прошлого.
Рассыпает седой ученый мозаику воспоминаний.
По пустынным улицам безлюдного Петрограда провожал он после спектакля художника Филонова.
Художник делился с ним, тогда еще юным студентом-археологом, своей памятью о Германской войне, о сырых блиндажах и холоде долгих военных дней.
Вспоминался Хлебников, еще такой недавний. Тяжело пережил Хлебников свой разрыв с Владимиром Маяковским[737].
Всплывает из далекого прошлого, и как будто вчерашнего, вопрос, заданный мастеру: «Вы экспрессионист? Вас считают экспрессионистом?»
Филонов твердо и убежденно ответил:
«Я реалист».
Смысл ответа понятен. Он понятнее теперь, через столько прошумевших лет, человеку, много пережившему, искалеченному Второй мировой войной.
Реалист тот, кто — не отводит глаз.
Реалист тот, кто враждебному, опасному миру противостоит напряжением творческой воли. Еще до Первой мировой войны осознал Мастер эту трагическую реальность. И воплотил ее в своей аналитической живописи.
Мы уходим из прошлого.
Мы благодарны ученому за драгоценные крупицы былого, за Петербургское гостеприимство. Мы уносим тщательно завернутые комплекты старых журналов.
Трудно искать былое. Между вехами жизни, нам известными, проходили годы и годы — неизученные, неведомые. Документы пока молчат. Статьи разбросаны по журналам.
А те, кто помнят, — уходят один за другим.
В журнале «Вопросы искусства» за 1922 год, номера 18, 20 и 22[738] статьи Пунина. Пунин — сам человек тяжелой судьбы и горького конца, а в те далекие годы он был видным искусствоведом, теоретиком левых течений. В поэме «Зангези» Пунин видит рассказ о драме истории, о тайных ее путях. Он пишет.
«Поэму Хлебникова нельзя понять прежде, чем не поймешь ее безумия».
Время Татлина и Хлебникова где-то еще впереди. И когда оно придет, не раз вспомнят об этих двух вечерах, иссушая мозг воспоминаниями того, что было.
«„Зангези“ не опыт стихосложения, не лаборатория речевых новообразований, не реалистическое построение о законах рока — это одна из самых синтетических бессюжетных мистерий нашего времени, какой-то громадный над нашим столетием нависший платок, ткань. Хлебников — ткач. Смерть, война, революция, крушение западноевропейской науки, язык — материалы его станка. Никак нельзя иначе воспринимать его поэзию; нельзя и спрашивать, верны ли, научно ли обоснованы его законы времени, его теория корней. <…> [Да если бы даже они были глупо неверны] <…> то и тогда бы оставалось незыблемым их поэтическое значение» [740].
Одинок и непонятен поэт, искавший диалектику исторических судеб. «Зангези» стала предсмертной поэмой, последним творением.
733
Три представления спектакля, поставленного по «сверхповести» Хлебникова «Зангези», состоялись в мае 1923 года.
734
Дом Мятлева (Исаакиевская пл., 9), памятник архитектуры классицизма. Построен в 1760-х годах (автор неизвестен), перестроен в 1809–1811. Первым его владельцем был Л. А. Нарышкин. В конце XVIII века дом был куплен П. И. Мятлевой (1772–1859), матерью поэта И. П. Мятлева (1796–1844). Вначале 1920-х в доме Мятлева размещалось общество «Старый Петербург», затем, с 1923, Музей живописной культуры и Гинхук.
737
Н. И. Харджиев посвятил статью сравнительному анализу поэзии В. В. Маяковского и В. В. Хлебникова. См.:
738
Впервые статья Н. Н. Пунина «Зангези» была опубликована в журнале «Жизнь искусства». 1923. № 20, 20 мая. С. 10–12.