Есть еще один литературный пример, на который я хочу сослаться.
«Врата ада» Акутагава Рюноскэ.
Кто взглянул в глаза Рока, навсегда отброшен в неизбежность страдания, неизбежность борьбы, сознание неотвратимости смерти. Законы личной трагедии, постигаемые в символах мирового Рока.
В 1933 году вышла из печати книга Иоффе — «Синтетическая история искусств»[788].
Иоффе сравнивает живопись Филонова с музыкой композитора-экспрессиониста Шёнберга и поздней прозой Леонида Андреева[789]. Творчество Леонида Андреева пронизано нотами экспрессионистской взволнованности. Этим сопоставление глубоко оправдано. Андреев метался в душном предгрозовии довоенной России. Осознавал обреченность всего того, что было ему ненавистно, и всего, что было им любимо. Исхода не было. Все падало, упиваясь своим падением.
Мало кто знает, что Леонид Андреев стены своей загородной дачи превратил в галерею черно-белых фресок, перерисовывая на них графику Гойи. Он усиливал мистическое звучание этих офортов.
Графические работы Гойи — самое глубокое произведение романтизма.
Романтизм XIX века прошел мимо великого романтика. Судьбы сходны.
Творчества Леонида Андреева и творчество Филонова близки сознанием катастрофичности жизни.
Нам, ищущим все, что не унесено временем, не ушло с ушедшими, — дорого каждое свидетельство.
Мы подходим к старинному многоэтажному дому. Двери открывает хрупкая, совсем седая женщина[790]. Комната заставлена скульптурой. — Терракота… Тонированные копии Донателло. Бронзовые статуэтки на столе помнят начало века.
Старые фотографии — на них дамы в пышных платьях с турнюрами, военные, затянутые в мундиры с эполетами. Память о совсем давнем. В углу несколько гипсов и неоконченная резьба по дереву.
«Это работа покойного супруга — и моей дочери, — говорит нам пожилая дама. — Мой покойный супруг тоже был учеником Павла Николаевича».
На стенах — картины.
Большой холст — «Псковщина»[791].
Эта картина была написана когда-то, давно, ею, двадцатилетней, юной, под руководством старого Мастера.
Любезная хозяйка рассказывает нам, как, сразу же по окончании Академии художеств, переступила она порог мастерской Филонова.
Далекие двадцатые годы. Ее далекая молодость.
Ее посещают молодые искусствоведы.
И молодые писатели.
И старые писатели, умудренные годами и славой.
Они приходят и приходят потому, что когда-то рядом с мольбертом двадцатилетней художницы стоял вдумчивый, внимательный Мастер.
В ней, юной, неопытной пробудил он чувство истории.
«Псковщина».
Нелегкая и трудная истории России.
Женщины России. Русские женщины выдюжили, вынесли все, что посылала им судьба за тысячелетнюю историю, и вынесут, выдюжат все.
Самые любимые картины — те, что созданы под руководством Филонова.
Потом было многое. И работа художника-оформителя[792]. Поиски заработка. Как и всеми, пережита блокада. Но навсегда осталась в памяти как лучшее воспоминание юности — школа Филонова.
Память о ней — это память о творчестве и юношеских поисках истины.
Хранятся картины.
Хранятся каталоги выставок.
Жизнь разбросала филоновцев, они растеряли друг друга. Люди разных поколений школы часто не знают друг друга.
Мы задаем вопрос пожилой даме.
«Скажите, у вас есть работы самого Павла Николаевича?»
«У меня сохранился его рисунок — Анатомический разрез головы. Стрелки указывают отделы головного мозга. Показано строение черепа.
Я уже не помню теперь, что Павел Николаевич объяснял нам по этому рисунку.
Больше нет ничего.
Ни у меня, ни у кого-либо не повернулся бы язык попросить на память какую-либо его работу».
«Вы, наверное, знаете, что Филонов никому, а тем более за границу — работ своих не продавал, он считал, что его труд — единое целое. На все подобные предложения — он неизменно отвечал: „Я советский художник, я русский, мои картины принадлежат Родине“».
Мы спрашиваем:
«Многие учились у Филонова десятилетиями. Многие всю жизнь были филоновцами. Вы как-нибудь пытались отблагодарить его за долголетнюю помощь?»
«Что вы, что вы?! — возмущенно отвечает пожилая дама. — Никогда, ни у кого не взял бы он ни копейки. Филонов считал, что искусство дело святое. Зато он требовал работы, работы требовал». Седая хозяйка своим тоном подчеркивает непреложность требования.
789
И. И. Иоффе выстраивает логическую цепочку эволюции экспрессионизма: Ван Гог — Мейднер — Филонов. Отмечая, что картины Филонова полны «того же мрачного напряжения, тех же космических метафизических проблем», что и произведения Мейднера, Иоффе подчеркивает, что в отличие от работ немецкого живописца, они «строго организованы, сконструированы, не как мгновенные видения, а как сущности явлений». См.:
790
О. В. Покровский описывает посещение мастерской Софьи Людвиговны Закликовской (1899–1975), жены скульптора И. И. Суворова, ученика Филонова. Училась во Вхутеине (1922–1926) у А. Е. Карева и К. С. Петрова-Водкина. Вступила в коллектив МАИ, будучи ученицей Вхутеина.
791
«На Псковщине» (1926) — дипломная работой С. Л. Закликовской, написанная под руководством П. Н. Филонова. Ныне в ГРМ.
792
Во время Великой Отечественной войны С. Л. Закликовская жила в эвакуации в Комсомольске-на-Амуре, занималась росписью плафонов городского Дома Советов. После войны работала в системе Ленизо.