Выступал затем ряд ораторов, они говорили по этому плану: Кибрик — ученик Филонова, уйдя от Филонова, спася от верной гибели и теперь преуспевает.
Один из ораторов сказал, что все сказанное правильно, но надо добавить, что, уйдя от Филонова, Кибрик до сих пор в своих работах пользуется тем, что дал ему Филонов. Это и есть самое ценное в работах Кибрика, это тот упор и воля к труду, чему учит Филонов.
Затем говорил Кибрик, как учился у Филонова, как понял, что пришел в филоновский тупик, порвал с Филоновым, чуть не бросил искусство, но собрал все свое мужество и не погряз, выплыл. (Кибрик — бывший ученик брата. После раскола коллектива был в числе ушедших от брата. Ушедшие образовали свой коллектив, долго не просуществовавший. Кибрик пытался вернуться к брату. Попытки его успеха не имели. — Е.Г.)
Радлов в заключительном слове сказал, что считает Филонова величайшим мастером, но, признавая Филонова, говорит, что его ученики засели в болоте.
Я спросил Музу: был ли хоть один из выступавших, кто не упомянул бы о нас, говоря о Кибрике? Говорил бы лишь о нем, никак не ставя его в связь с нами?
Муза ответила, что таких не было, каждый прежде всего говорил о школе Филонова[320].
Приблизительно 20-го марта Коваленков приносил свой автопортрет. Работа прекрасная, недочетов мало.
Он говорил, что в тот день, когда на выставке пейзажа в Горкоме был просмотр работ, к пейзажу Хапаева (ученик брата) подошла компания администрантов. Пейзаж Хапаева привлек их особое внимание. Рылов стал его разбирать и нашел, что это лучшая вещь на выставке. Окружающие с почтением слушали похвалы пейзажу Хапаева. Тугой на ухо Хапаев стоял тут же, не понимая слов Рылова. Коваленков пояснил ему, кто-то из толпы сказал Рылову: «…Это Филоновская школа. Он работает с Филоновым». Рылов смутился, промолчал и вместе со своей братией перешел к оценке других работ.
[Из дневника брата], 29-ое марта [1937]. Была Муза Лупьян. Ее отец (бывший ученик брата. — Е.Г.) был выбран председателем цеха живописцев при Горкоме. Так как возник вопрос о переквалификации членов горкома, Лупьян просматривал списки прежней квалификации. Там значится, что самую высшую квалификацию имеют только двое: Рылов и Филонов.
Я сказал Музе, что фактически наши квалификации неравны, моя профессиональная несоизмерима с его профессиональной; также выводы политэкономические из них несоизмеримы: у него почет, власть, деньги, а у меня травля, ненависть, бойкот, презрение, нищета.
Из дневника брата, 22 мая 1937 года. Наши твердые люди прилетели на полюс! Радио сказало мне сегодня, что 21 мая в 11 часов 35 минут Водопьянов посадил свою машину на полюс, а его работа, пьеса «Мечта»[321], шла премьерой уже после того, как он и его товарищи большевики осуществили эту мечту.
Я бы хотел, чтобы эти люди посмотрели мою работу «Поморские шхуны», сделанную в 1913 году, кажется, и доработанную сейчас же, как я вернулся с румынского фронта. Там изображен Северный полюс[322]. На нем цветут деревья гигантскими розами; со скал глядят на поморские корабли львица с детенышем!
Пусть так порадуются победе аналитического искусства, нашей школы честные люди, когда осуществится наша мечта о всенародном пролетарском великом большевистском искусстве, которое может сделать наша школа, как я рад прилету на полюс горстки большевиков[323].
6 июня [1937 года]. Был Терентьев. Его «Колхоз» сняли за день до выставки[324]. <…> Терентьев был подавлен этим событием. Часа полтора я разъяснял ему, как закаляется человек в борьбе и вырабатывает умение защищаться, нападать, а прежде всего, учиться стойко переносить горе и быть наготове именно к неожиданному удару и не терять точности расчета, выдержки и упорства. <…> А самое главное — это работать с еще большим упором, и давать, давать решающие вещи — они решают все. Мы живем в тяжелых условиях, по принципу «непобедимого юмора». Ты избит, как собака, политически опозорен победившей тебя фашистской гадиной, ловко замаскированной, ты сидишь не жравши, тебя ветер шатает, как меня на днях шатал ветер на Кировском проспекте, к моему удивлению, и я, шатаясь под небольшим ветром, вспомнил вдруг Кольцова: «Как былинку, ветер молодца шатает, зима сердце знобит, солнце сожигает». Но ты знаешь, что сам себя должен одобрить и делаешь это с веселой шуткой…[325]
321
Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов был не только известным летчиком-полярником, участвовавшим в спасении ледокола «Челюскин» (1934) и в экспедиции на Северный полюс (1937), но и писателем. Его пьеса «Мечта» издавалась несколько раз, впервые в 1937 году.
322
Тема освоения Севера присутствовала в русском искусстве с начала 1900-х годов. Особое значение тема приобрела в 1930-е в связи с освоением Северного морского пути, впервые пройденного в 1932 экспедицией О. Ю. Шмидта на ледоколе «Сибиряков». Наиболее соответствует описанию П. Н. Филонова работа «Корабли», 1912–1918. Бумага, акварель. 58,6 × 65,5. Поступила в ГРМ в 1977 году под названием «Корабли во льдах. Будущее севера». Близка ей тематически картина «Рыбачья шхуна». Бумага, масло. 105 × 100,5. ГРМ. Изначально оба произведения входили в цикл «Ввод в Мировый расцвет». Можно предположить, что их новые названия родились у Филонова уже в 1930-е годы, и, как это случалось с ним не раз, он трансформировал в соответствии с требованием времени свое толкование темы композиции.
324
Картина А. И. Терентьева включена в каталог выставки «Живопись, рисунок, скульптура. Клуб художников. Горком художников». Л., 1937.