В 1922–1923 годах он снова подарил петроградскому пролетариату две картины: «Формула периода 1905–1921 годов, или Вселенский сдвиг через русскую революцию в Мировый расцвет» и «Формула Петроградского пролетариата». До 1927 года обе картины стояли в Музее Революции лицом к стене. Первая из них находится в Русском музее. Судьба второй мне неизвестна [197] .
В эти же годы брат отклонил несколько предложений правления Академии художеств занять место профессора Академии, считая, что преподавание там ведется неправильно. Переговоры вел ректор Академии Эссен [198] , приезжавший к брату три раза. Он предложил свой проект реорганизации Академии [199] . Говоря Э[ссену], что Академию нужно реорганизовать, что педагоги должны допускаться только по конкурсу, брат назвал фамилию одного профессора и спросил, знает ли он его работы. Э[ссен] сказал: не видел, не знает. Брат назвал еще две фамилии и задал тот же вопрос. Получив снова отрицат[ельный] ответ, брат сказал: «И я не знаю их работ. Так как же они могут преподавать? Вот поэтому Академия делает аборт за абортом. А когда же она родит богатыря?».
После третьей встречи, вернувшись в Академию, Эссен сказал: «Теперь Филонов придет в Академию только через мой труп».
В эти же годы брат написал, во второй доразвитой редакции, «Идеологию аналитического искусства и принципа сделанности». Напечатана она не была, но в рукописях ходила по рукам.
Написанная в 1923 году «Декларация мирового расцвета» была помещена в журнале «Жизнь искусства» [200] . Это по линии революции в искусстве. За это время он прочитал ряд лекций и докладов по «Идеологии аналитического искусства», «Революции в иск[усст]ве», «Революции в педагогике ИЗО», «Революции во всех взаимоотношениях в иск[усст]ве», «Реорганизации Живописного и Скульптурного факультетов в Академии» [201] .
В 1923 году, после ревизии Музея живописной культуры, председателем которой был Филонов, ему было поручено написать Устав будущего института. Написанный Устав был одобрен, принят и стал «Уставом Института исследования искусства». Первого в Европе [202] .
В 1925 году организовалась группа учащихся ИЗО, руководителем которой стал брат. Впоследствии она была известна как «Коллектив мастеров аналитического искусства МАИ» («Школа Филонова»).
В 1927 году эта группа по заказу Ленинградского Дома печати сделала двадцать две картины и одну скульптуру, раскрашенную. По линии революции в театре группа сделала постановку «Ревизора» Гоголя (режиссером был Игорь Терентьев [203] ) тоже для Дома печати. Для клуба «Металлист» — пьесы «Активист Гайкин» (автора не помню) [204] . Были и еще какие-то постановки [205] . Эта группа сделала четыре выставки работ [206] .
Отношение к брату работников музея тех времен было на редкость некрасивое. Продержав картины полтора года, не открыв выставку, они даже не перевезли все работы к нему домой. Ему пришлось самому переносить своих «ссыльнокаторжных» [207] . Позднее включились в эту работу ученики. Все это было проделано без такси, без подводы.
В 1932–1933 годах издательство «Академия» готовило новый перевод «Калевалы» и предложило Филонову оформить книгу. Он отказался, предложил, чтобы книгу оформили его ученики, а он будет редактором. Издательство согласилось, и «Калевалу» оформили его ученики, те, которые после раскола в коллективе остались работать с братом.
С 1910-го по 1932 г. брат принимал участие в двенадцати выставках, включая выставку в Берлине. Об этой выставке Луначарский написал статью. Это был подвал в газете (кажется, «Жизнь искусства», 1922 год). Он писал, что картина Филонова была «гвоздем выставки» [208] .
От участия на выставках в Париже, Дрездене, Венеции, Франции и Америке брат отказывался, считая, что его работы должны быть показаны раньше в Советском Союзе.
Как я уже говорила, картин своих брат не продавал, кроме вышеупомянутых мною, так как решил все сделанное им отдать народу. Он хотел, чтобы из его работ и из работ его учеников были организованы выставки в городах Советского Союза и в городах Европы, а затем был бы организован музей аналитического искусства.
Таково было его желание и планы на будущее.
С 1923 года, будучи совершенно лишен возможности преподавать, выступать в печати, Филонов дома ведет большую исследовательскую работу по искусству, «делает» картины, ведет «подпольную» революционную работу в области изобразительного искусства с учениками.
Заказов брат не берет, работу с учениками ведет безвозмездно. До конца жизни брата окружала молодежь, учась у него и пользуясь его советами.
Он предложил сделать выставку своих картин по городам Союза и за границей, весь сбор с этих выставок отдать в пользу МОПРа [209] .
В 1937 году брат предложил сделать выставку своих работ и весь сбор отдать сражающейся Испании. Предложения его не были приняты [210] . С 1923 г. и до конца жизни брата окружала молодежь, безвозмездно учась у него и пользуясь его советами.
Своим образованием брат обязан только себе. Когда мы жили еще в Москве, брат окончил с отличием четырехклассное приходское училище. Такое малое образование и такие большие знания. В 1962 году в Л[енингра]де в из[дательст]ве «Художник РСФСР» вышла книга П. Д. Бучкина «О том, что в памяти». Сколько радости принесла сестре и мне эта книга! Она появилась в то время, когда вокруг имени брата было гробовое молчание. Но ни сестра, ни я не могли поверить, чтобы брат сказал «Дурак» Ционглинскому. Он мог встать, уйти и не вернуться, но чтобы он сказал это слово, не верится, т. к. о Ционглинском он говорил с уважением. <…>
Всю жизнь Филонов прожил подвижником. Жил очень бедно и постоянно был занят искусством, убежденный в своей правоте. Умер он в первые месяцы блокады Ленинграда…
Вернувшись с фронта, брат некоторое время жил в доме сестры Екат[ерины] Ник[олаевны] [211] . Это был особняк, верхний этаж которого занимал детский сад, а внизу жили брат и я. Сестра, хозяйка дома, жила с сыном в Луге. Было это в 1918–1919 годах. В доме было паровое отопление, для которого заготовили сто саж[еней] дров. Но работники Райсовета, помещавшегося рядом, повесили замок на помещение, где хранились дрова, и в доме не было ни полена. Мольберт брата стоял в столовой, у камина, который нечем было топить.
Заведующая детск[им] садом, пожилая симпатичная женщина, видевшая, в какой обстановке работает брат, предложила мне сходить вместе с нею в Совет и объяснить обстановку. Она сказала, что зам[еститель] зав[едующего] отделом народного образования очень культурный человек, он поможет. Не рассчитывая на успех, я все же решилась сделать попытку добыть дрова, и мы пошли. Действительно, человек этот — Н. Н. Глебов (он только что вернулся из-за границы, где провел в эмиграции двенадцать лет), выслушав нас, сказал, что вечером зайдет.
Действительно, в тот же вечер он пришел к нам, познакомился с братом и так заинтересовался его работами, что просидел у нас весь вечер. Нас удивило, как легко разбирался он в вопросах искусства вообще и, в частности, в том, что увидел у брата. Помню его фразу: «Да вы, Павел Николаевич, адскую машину подводите под искусство». — «Вот, вот», — сказал брат.
Проведя с нами весь вечер, Глебов легко мог убедиться, что температура в комнате мало отличается от уличной. Все мы очень замерзли. А беседа, чрезвычайно интересная, продолжалась, и я решила подать чай. Брат поставил на стол свой запас — две маленькие картошки и кусочек хлеба. У меня была, увы, одна картошечка и такой же, как у брата, кусочек хлеба. Все это выглядело красиво, а вернее оригинально на красивой посуде и красивой скатерти, но… сахар отсутствовал. И вдруг наш гость, с интересом смотревший на мои приготовления к чаю, достает из своего портфеля несколько колотых кусочков сахара, аккуратно завернутых в белую бумажку. Мы с удовольствием выпили чай с сахаром. От нашего угощения гость тактично отказался. Я была благодарна ему за тактичность и понимание обстановки.
197
П. Н. Филонов. «Россия после 1905 года». 1912–1913. Бумага, дублированная на ватман, холст, масло. 116 × 153. ГРМ. Согласно каталогу несостоявшейся выставки П. Н. Филонова в ГРМ, экспонировалась на выставке «Союза молодежи» в 1913/1914 гг. В каталоги выставок 1988 и 1990 годов включена под названием «Композиция с всадником». Картина «Формула петроградского пролетариата» (1919. Холст, масло. 154 × 117. ГРМ) первоначально поступила в Музей революции, располагавшийся в залах Зимнего дворца до 1927 года.
198
200
Текст декларации впервые опубликован в журнале «Жизнь искусства», 1923, № 20, 22 мая. С. 16–18. Там же были напечатаны программные статьи известных мастеров авангарда: К. С. Малевича, М. В. Матюшина, П. И. Мансурова (См.: наст. изд.,
202
Речь идет о Государственном институте художественной культуры (Гинхуке). Подробнее см.: наст. изд.,
203
207
Так Филонов назвал произведения, экспонировавшиеся в ГРМ на несостоявшейся выставке. Об их судьбе он писал в дневниках:
208
Статью Луначарского на указанную тему в журнале «Жизнь искусства» обнаружить не удалось. Выставке русского искусства в галерее Ван Димена в Берлине нарком просвещения посвятил статью «Русская выставка в Берлине», опубликованную в газете «Известия ВЦИК», 1922, 2 декабря, № 273. Имя Филонова в ней не упоминается. В то же время работы П. Н. Филонова были названы «гвоздем» 3-й выставки Общины художников. См.: наст. изд., Критика.
210
Е. Н. Глебова ошибается с датой событий. На самом деле, в записи от 15 сентября 1936 года Филонов указывает, что автором идеи была Е. А. Серебрякова: «Жена с такой искренностью верит, что, если бы я разрешил ей ехать в Москву хлопотать, чтобы сделали выставку моих работ, ей удастся добиться согласия московских изо-дворян, с таким восторгом мечтает, что весь сбор с выставки пойдет на испанскую революцию, так рвется помочь, чем может, испанским товарищам, что мы с нею решили — она едет в Москву. Невозможно описать, как она хочет что-либо сделать для Испании и какова сила ее ненависти к фашистам». После долгих хождений по коридорам власти 8 ноября 1936 года Е. А. Серебрякова вернулась из Москвы. Филонов в «Дневниках» констатировал, что «результат не стоит ни одной копейки из тех кровных, чистых денег, которые дочка, экономя каждый грош на своей пище, израсходовала на путешествие по этим „святым местам“, по этим „святым людям“ „святого фронта Изо“». См.:
211
На Обводном канале в доме старшей сестры Екатерины Николаевны Филонов жил до отправки на фронт (1916). П. А. Мансуров, тогда еще начинающий художник, описал, как Павел Николаевич «в помещении привратника <…> сидел на табуретке перед малюсеньким, вернее подставкой, чем мольбертом, и выводил белой краской своих полярных, но довольно голых и первобытных, похожих на охотников, будетлян». См.: Павел Мансуров. Петроградский авангард. СПб., 1995. С. 17.