В сравнении с Ларионовым и еще кое с кем г-жа Зельманова является пейзажисткой чуть ли не левитановской школы. <…> Опять мы встречаемся с Филоновым и, как в минувшем году, он так же безумно загадочен и притягивающ. Те же головы, порожденные больной горячечной фантазией, с необычайными глазами и чертами, каких не бывает в природе, но какие грезятся в момент беспокойного сна [847] . Одни головы не тронуты, другие — изъедены медленным разложением… А вот отдельно тянется какая-то переливающаяся цветом радуги амфибия. Всматриваетесь и как будто видите мозговое вещество… Но места есть удивительно красивые по тонам, это нежные опаловые и перламутровые, переходящие друг в друга переливы, кое-где расцвеченные цветами радуги…
Что еще можно сказать о союзе молодежи? Школьник, еще недавно писавший приятные пейзажи, стал работать совсем как «школьник». И пейзажи его, схематические, примитивные, написаны детской рукой. Спандиков — слабее прошлогоднего. Прежняя бодрость и свежесть красок сменились какой-то измученностью.
Хотел было поставить свои портреты молодой писатель Сергей Городецкий. Но «Союз молодежи» отклонил их как вещи, написанные в слишком реальной манере. Они так говорят: «Если это реально, то пусть будет необыкновенная прелесть красок, тогда мы возьмем в виде исключения. Нарушать же единство гармонии мы не любим и не желаем!» <…>
4 января в близком соседстве с «Петербургскими художниками» [850] открылась выставка их антиподов — «Союза Молодежи» в соединении с московским «Ослиным хвостом».
Общее впечатление от выставки гораздо определеннее, чем в предыдущие годы. Есть много отличных вещей наряду с совершенно беспричинными и бесцельными гримасами.
Удивительна у нас судьба всяких «течений»! Мы почему-то считаем необходимым «исходить» из чего-нибудь — то от японцев, то от примитива, то от Версаля, то от вышивок, то от лубков, то от вывесок (sic!) — и чрезвычайно быстро сбиваемся на трафарет.
Как это ни странно, но трафарет чувствуется и в произведениях столь молодых художников, как участники выставки «Союза Молодежи», в их якобы невиданных «откровениях».
Самостоятельнее других кажется Машков, представленный рядом интересных Nature Mortes, среди которых особенно хорош большой овал с фруктами; его же автопортрет и портрет Петра Кончаловского не лишены интереса, но неприятные по краскам. Хороши некоторые вещи Зельмановой. Школьник дал целый ряд отличных солнечных пейзажей в совершенно новой для него манере, избрав желто-синие аккорды. Филонов, в своем эскизе, выявил массу композиторских достоинств, но чрезмерная замкнутость вредит общему впечатлению и утомляет при более детальном знакомстве; во многих частях его творчество в рабстве у японцев. Красивы также некоторые фантазии Потипаки.
Московская группа «Ослиный хвост» представлена достаточно «ярко». Некоторые упражнения, конечно, ничего общего с искусством не имеют, но можно найти немало интересных исканий в таких, например, вещах Н. С. Гончаровой, как «Пруд», «Бабы с граблями», Nature Morte, триптих. Из вещей Ларионова безусловно следует отметить «Павлина» и «Пейзаж». Оригинальны по замыслу картины и декорации работы Татлина для постановки «Царя Максемьяна» в Москве.
Нельзя не признать, что многие основания «русского пуризма» плоскостной живописи имеют в корне много истинного, именно в области стремления вернуть живописи во многом утраченную силу и значение, но ошибка в том однобоком, чересчур узком понимании этих задач, которое стирает в адептах пуризма индивидуальные отличия, их духовные лики.
Принцип велик, но силы мало. Может быть, сила эта придет, и мы увидим блестящий расцвет самодовлеющей живописи в произведениях этой группы, но пока достижения еще очень сыры и неубедительны. А главное, своегомало! Тут и Матисс, тут и вывески и лубок! Дайте нам, господа, что-нибудь свое,яркое, творческое.
«Я не сомневаюсь в наличии талантов среди нашей молодежи, но Боже мой, что она делает, как себя ведет!»
Скандалы, дешевая реклама, самовосхваление, поношение культурных ценностей — в такой атмосфере очутилась русская художественная молодежь.
Рефераты, оканчивающиеся кулачной расправой, бутылки, стаканы, обломки мебели, летящие в голову в виде самых веских аргументов, «принципиальные» пощечины, паясничество, выставление себя напоказ с размалеванными лицами и в желтых кофтах; жиденькие брошюрки с полуграмотным пересказом новейших французских идей или — еще хуже — со скудоумным национализмом, отвергающим даже эти идеи во имя пресловутой «русской самобытности», огульная анафема старому искусству и такое же огульное превознесение «Нового» (сами себя и друг друга) — вот что прежде всего приходит в голову, когда думаешь о наших молодых художниках.
Это печально. Это больно видеть и слышать людям, преданным делу искусства, жаждущим его возрождения, как жаждет чистой и свежей влаги путник среди душной и безотрадной пустыни.
Но разве не то же происходит и во всей окружающей нас жизни: политической, общественной, учебной и т. д.
<…> Нападать на одну молодежь за это несправедливо. Тем более несправедливо, что никто не возьмется утверждать, что все молодые художники разделяют целиком взгляды и в особенности тактику некоторых, потерявших равновесие духа и чувство меры отдельных лиц.
Указывают еще на то, что наше молодое искусство паразитарно, — оно не создает чего-нибудь собственного, а только подражает западной живописи и скверное переложение с нее выдает и рекламирует как настоящие продукты творчества.
<…> Что молодежь увлекается самыми последними словами в искусстве, в этом еще нет ничего ужасного. <…> От старых мастеров молодого художника отталкивает музей, превращающийся в руках чиновников-хранителей в кладбище искусства. Но лекарство от этого, как ни казалось бы на первый взгляд парадоксальным, заключается именно в увлечении новаторами.
Каждый истинный художник-новатор стоит в определенной преемственной связи со своими предшественниками. Только на прочном фундаменте, глубоко уходящем в землю, может он строить свое собственное здание.
И вот особенности, открываемые в картине увлекшего новатора, постепенно направляют внимание на родственные черты у других художников, все далее и далее по восходящей линии…
При этом особенно примечательно то, как увлечение одним большим мастером, в данном случае Пабло Пикассо, может направить молодежь в самых разнообразных направлениях.
Так, Д. от Пикассо и Сезанна перешел к их могучему предку Эль Греко, для изучения которого, терпя всевозможные лишения, ездил специально в Испании, и в Толедо прожил несколько месяцев.
Г. тем же путем открыл для себя великих мастеров раннего итальянского Возрождения, из которых некоторые до сих пор еще в тени даже в специальной литературе. Он в буквальном смысле совершил паломничество к ним, переходя из одного городка или забытого монастыря в другой.
Для Т. композиционные задачи Пикассо раскрыли волшебный мир нашей старой иконы и приковывают к ней по целым часам.
Ф[илоно]ва ранние работы того же художника научили любить <…> колдовское творчество Леонардо да Винчи и ценить всю прелесть фактуры (способа письма) старой станковой живописи, для выработки которой он трудится, не покладая рук, по 12–15 часов в сутки…
847
П. Н. Филонов. «Люди». 1911–1912. Холст дублированный, масло. 37 × 62. Сохранилось авторское разъяснение замысла картины. См.: наст. изд.,
848
850
В одном из разделов «Писем» В. В. Воинов подверг резкой критике выставку «Санкт-Петербургского общества художников». Он назвал работы экспонентов «не более как скверными олеографиями», добавив, что «выставки общества всегда носят характер эстампного магазина-базара» (То же. С. 16–17).
852