— Очень хорошо. Пусть Барре выдаст, — ответил мэр, слишком поглощённый мыслями о другом предмете, чтобы сейчас уделять военным много внимания. Мгновение спустя его осенила идея: — Виллет, — сказал он, — укажи Барре поместить обоих у гражданина Гильбо. Это может послужить интересам Республики.
Деманьи даже не догадывался, как эта мелочная злоба должна была обернуться его собственной погибелью.
Кабы Виллет был слугой, он бы поклонился и удалился в молчании; будучи порученцем, он подмигнул, закрывая дверь, и пошёл вниз, насвистывая “Марсельезу” [10].
В комнате на первом этаже, где в мэрии велось делопроизводство, Виллет обнаружил двух военных, ожидавших, что им выделят квартиры.
Оба были одеты в синие республиканские мундиры, белые нанковые[11] панталоны и чёрные гетры; но тогда как один из них — здоровенный парень, чьи фигура и рост свидетельствовали о громадной силе, — был обременён ранцем и бесстрастно опирался на мушкет, то другой, более молодой, с красивым располагающим лицом, носил шпагу и суконные офицерские эполеты. Золотой эполет считался у Конвента противоречащим закону равенства.
В дальнем конце унылой комнаты стоял стол, заваленный бумагами, за ним сидел секретарь Барре. Это был бледноликий молодой человек изящного вида, одетый с опрятностью и благопристойностью, от которых, по разумению Виллета, попахивало аристократом.
— Гражданин мэр желает, чтоб вы расквартировали этих синемундирников у гражданина Гильбо, — сказал порученец в своей развязной манере.
Бледноликий секретарь кивнул и обмакнул перо в чернильницу.
— Будет сделано… Эти письма только что пришли. Одно письмо — от Комитета общественного спасения[12] с извещением о прибытии сюда сегодня вечером гражданина депутата Дантона[13]. Гражданин мэр должен быть осведомлён незамедлительно. Не изволите ли отнести ему письмо?
Виллет взял документ в молчании — молчании, которое было каким-то раздражённым, — и покинул комнату.
Когда он ушёл, секретарь ненадолго склонился над своими бумагами, затем, поднявшись, вручил квитанции — по одной каждому из ожидавших военных.
— Вы расквартированы у гражданина Атанаса Гильбо, Rue Nationale (улица Национальная — франц.). Это третья улица налево, после того как пройдёте…
— Я знаю дорогу, — прервал офицер.
Секретарь, казалось, удивился, но ничего не сказал. Наблюдения научили его, что в нынешние времена дольше всех жили те, кто говорил меньше всего. Благодарность офицера он воспринял с меланхоличной улыбкой и, когда военные ушли, сел переписывать реестр подозреваемых, за которыми ищейка Брутус хотел установить надзор.
Когда военные покинули мэрию и направились вдоль набережной, молодой офицер весело рассмеялся.
— Parbleu (чёрт-те что — франц.), Симон! Подумай только! Меня у Гильбо расквартировывает мой соперник. Хорошо было бы ему для начала спросить моё имя! А Гильбо утверждает, что этого человека следует опасаться. Ба!
— Тсс! — воскликнул его сотоварищ-геркулес, встревоженно оглядываясь по сторонам. — Когда же ты оставишь привычку разговаривать крича во всё горло? В один прекрасный день это будет стоить тебе головы, будь уверен. Что до остального, юмора ситуации я не улавливаю. У этой скотины не займёт много времени обнаружить суть своего промаха, а у мэров имеется неприятный способ исправлять промахи.
— Тьфу! Мы уезжаем завтра вечером.
— А что, если он сегодня же узнает, что разместил капитана Андре Деше у гражданина Гильбо?
— Ну и что с того? Разве ты не слышал, как тот парень сказал, что сегодня вечером в Онфлёре будет Дантон? Если понадобится, я обращусь к нему. Он не провинциальный мэр, и солдат может искать у него справедливости.
— Справедливости! — возразил Симон с подчёркнутым пренебрежением. — И что такое справедливость, если гражданин мэр укажет на тебя обвиняющим пальцем Республики? Справедливость, друг мой, это синоним гильотины.
— Чёрт тебя побери, Симон, за то, что ты самый угрюмый сотоварищ, которым когда-либо был проклят добрый патриот. Посмотри, как ярко светит солнце! У нас месяц фрюктидор[14], и завтра день моей свадьбы. Кто говорит о гильотинах?
Крякнув, Симон впал в молчание и так и шагал рядом со своим другом Андре, пока они не достигли Национальной улицы.
Крошка Жантон радостно приветствовала своего возлюбленного, а старику Гильбо показалось превосходной шуткой, что Деманьи нечаянно расквартировал Андре у него.
10
“Марсельеза” — патриотическая песня времён Французской революции, принятая в качестве государственного гимна (1795–1804), с 1879 года до настоящего времени снова государственный гимн Франции.
12
Комитет общественного спасения к осени 1793 года сосредоточил в своих руках всю верховную власть — назначал и смещал чиновников, послов, генералов в действующей армии. Принимал решения об арестах, распоряжался специальным финансовым фондом. Решения этого комитета беспрекословно утверждались Конвентом и становились законами. Постепенно он стал сосредоточием всей власти в революционной Франции.
13
Дантон, Жорж Жак — французский революционер, видный политический деятель и оратор, один из отцов-основателей Первой французской республики, министр юстиции времён Французской революции, первый председатель Комитета общественного спасения. Казнён в период революционного террора.
14
Фрюктидор — двенадцатый месяц французского республиканского календаря (1793–1805), соответствовавший периоду с 18/19 августа по 16/17 сентября по новому стилю.