…Выйдя из столовой, Бахирев окинул однообразную картину океана, и, куда ни вглядывался, всюду лежала безбрежная серая гладь, слегка покоробленная ветром. Но вот послышался гул. Подняв голову, Бахирев увидел темную точку в голубом небе.
— Самолет! — крикнул Илья.
Вскоре уже хорошо можно было различить самолет с красными кругами — японскими опознавательными знаками, — который летел прямо к «Перекопу».
Моряки подняли сигнальные флаги, обозначавшие название судна и его национальную принадлежность, а на втором трюме выложили советский флаг, хотя и кормовой флаг был ясно виден.
Но самолет летел все ближе к «Перекопу», затем лег на боевой курс, и тут с резким визгом полетели бомбы.
— Лево на борт! — подал команду капитан Демидов.
Матрос Зверев торопливо переложил руль, и судно уклонилось от бомб. Вблизи «Перекопа» поднялось два столба воды и раздался глухой взрыв.
— Что это: невооруженное судно бомбят! Бандиты! — негодовали моряки.
— В укрытие, в укрытие! — громко прокричал матрос Чулынин, передавая распоряжение капитана.
Самолет развернулся и вторично зашел на бомбежку. Отбрасывая на залитую солнцем палубу большую скользящую черную тень, он пронесся, чуть не задев дымовую трубу. Сейчас не оставалось сомнений в том, что летчик прекрасно видит флаг СССР, однако опять на «Перекоп» полетели со свистом бомбы. И как капитан ни маневрировал, как ни уклонялся, меняя курс судна, как четко матросы ни выполняли команды, бомбы легли почти у самого борта.
Сбросив все бомбы, самолет покружился над «Перекопом» и улетел.
В левом борту судна обнаружилась небольшая пробоина, а в трюме — осколок бомбы. На осколке стояло японское клеймо.
Аварийная партия под руководством боцмана Соколова быстро заделала пробоину.
Наступила гнетущая тишина. Затем матросы и кочегары зашумели:
— Разве Япония начала войну с нами?
— Нет, не может этого быть! По радио мы узнали бы об этом, нас непременно предупредили бы из Владивостока.
— Просто Плиско прозевал радиограмму, — безапелляционно заявил Бахирев.
— Да как у тебя язык-то повернулся! — возмутился Друт. — Разве мог Плиско прозевать такую радиограмму? Что же вы думаете, радиограммы прямо так в эфир и посылают? Нет, вызывают по позывным судно и требуют подтверждения о получении. Так и называется это — «дать квитанцию».
Наступила ночь, а люди всё не расходились, взволнованно обсуждали налет.
Вдруг задребезжали звонки и радио донесло: «Объявлена учебная шлюпочная тревога». После проверки знания обязанностей по распоряжению капитана весь состав команды, свободный от вахт, занимался подготовкой шлюпок, на случай высадки экипажа с судна. В шлюпки укладывали консервы, сухари и хлеб, анкерки[7] наполняли свежей питьевой водой, проверяли весла, уключины, паруса.
Повар Олейников, пекарь Гасюк и дневальный, всегда угрюмый, черный, как цыган, Марк Дубинин работали на камбузе, делали лишнюю выпечку хлеба, сушили сухари, готовили котлеты.
Свободные от вахт машинисты и кочегары под руководством Погребного и первого помощника Бударина молча и сосредоточенно устанавливали по бортам судна пустые железные бочки, набивали их промасленной паклей, чтобы можно было, если повторится налет, поставить дымовую завесу. В начале войны торговые суда дымовыми шашками еще не оснащались.
Капитан и первый помощник радировали во Владивосток о налете на судно японского самолета, В тот же день около двадцати двух часов из порта была получена ответная радиограмма. В ней предлагалось «изменить курс с расчетом пройти под прикрытием острова Натуна, а затем повернуть на запад и взять курс на Сингапур», где стояли советские суда и находился советский консул. Там следовало уточнить курс судна и в зависимости от обстановки продолжать рейс по назначению — на Яву. В радиограмме предлагалось информировать пароходство ежечасно.
В радиограмме сообщалось также, что Советский Союз находится в мирных отношениях с Японией, что о нападении японского самолета на «Перекоп» доложено нашему правительству, а Советским правительством заявлен протест Японии.