Нат<алия> Ник<олаевна> шлет сердечный привет.
1940. I. 20/7
Ваш Иоанн Главоскорбный.
(то бывали главы — слезоточивыя, мѵроточивыя — а это скорбеточивая....)
Сегодня «мое именино», как говорил мой маленький племянник. Чокаюсь с Вами, пью за Ваше здоровье — мы два Ивана, сиротских сына. Господи, пошли нам «таковище»! [423]
350
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <24.III.1940>
24. III. 40.
91, rue Boileau, Paris, 16-е.
Дорогой, незабвенный, (не урекайте!) — перо смутилось и уронило каплю, [424] — друг, Иван Александрович — Главоскорбный Иоанне! — Не было воли писать Вам, — даже Вам! — во-как я уплющен!
Ваше письмо от 7 января-ст. [425] остротой и игрой мысли меня успокоило (на 2 1/2 мес<яца>!). Времена вельзевуловы так придавили, что ни писать, ни читать, только на спине лежать могу. И не манила работа, — только кусочком воображения пробовал уходить в «Пути Небесные» (так, д<олжно> б<ыть>, и не допишу). Но сами знаете, — что тут изъяснять. Кто хотел — только и поливал Святую нашу, плевал, благо слюней не занимать-стать. Ну, и знают же европейские писаки нашу историю! — будто никогда о подлинной России не слыхали, а свалилась она на голову с пришествием столь недавно любимого и лелеянного ими антихриста — марксова помёта. Теперь этот выкормыш европейских нянек-кормилок навалил им и на голову и куда только можно. И еще навалит... А за все это сообщество — в Россию — харк и плёв. Был у меня недавно А. Ив. Ден<икин>… — читал мне письмо-протест, посл<анный> им газетам. Хорошо дал... А когда говорили о жертвах антихристова «делания» в Финл<яндии> — слезы сверкнули у него. Кто пожалеет ребят, рязанских, калуцких, тверских...? Радение бешеное было, как орудовали «пуко’м» [426] северяне... — страшно было читать — и мерзко — напечатанное русскими словами... Ведь все это жертвы дьявола-выкормыша, и кровь пролитая, и русская, и финская — на совести и чести всех тех, кто признал вечного убийцу — законной российской властью. Вскормили гадину, ну — теперь нечего — поздно! — жалобиться, что ядом губит-жалит. Да Вы знаете... И видим мы — суд и возмездие — закон вечный, иже не прейдет. Теперь посев драконовых зубов созрел. Финл<яндская> эпопея — только начало, — чуется мне. И верится: Россия, наша, истинная, миром погребенная, оживет, чтобы сказать миру свою правду. «Мне отмщение, — и Аз воздам», [427] — непреложно. Еще не могут воскликнуть (а знают — со-знают!) — ах, если бы была та, былая Россия!» Да, если бы была — не было бы такого кровавого бесчинного похмелья! И я не все принимаю, как принимаете Вы, друг. Творится суд, рушится как бы Вавил<онская> башня на человечество. Торговали — с дьяволом — веселились, подсчитали — прослезились... окровавились. А скоро и слез не хватит. И теперь мой рассказчик «Чудесного билета» может и не вопрошать Михаила-Архангела — скоро ли? Трубит труба и с неба, и под землей. Вот человечество — все — слышит, каково поют сирены: до-жило! Изгоняется «князь мира сего», и с того такой вой и вопль. Как же не верить во всемирный потоп, когда — вот он, повторяется — и в какой уже раз! Коротка память — и умок-с — у челов<ечест>ва. И хаотические мои «Тени дней» — явь живая, а не мой былой сон-кошмар. М<ожет> б<ыть> и апофеоза дьявольского (на краткий срок) дождутся, когда на Св. Софии возблестит серп-молот лукавого, насмех миру, как самая гнусная издевка. М<ожет> б<ыть> в совокуплении со... свастикой. И рухнет — перед Крестом.
Ну, satis. А теперь, оставя «апокалипсис», — вот:
1) Как Ваше здоровье? 2) Жду «ответа» — статьи в Нов<ом> Пути. — о-чень. 3) Иллюстр<ированная> Литер<атура> в Цюрихе гонорар выплатила, а рассказа, каж<ется>, не печатала. 4) В назидание культуре — послал перевод Candreia расск<аза> «Чертов балаган» (для видной газеты), но что-то она молчит, известили только: вряд ли удастся поместить. Пишу ей: если не по носу клюковка, перешлите И. А. Ильину, великому, — а к Вам припадаю и молю: м<ожет> б<ыть> найдете кого перевести и дать N. Z. Zeit, или, если будет милость мне, недостойному, сами перельете в туземную форму, а гонорар пополам, конечно. Рассказ переработан влоск (когда-то напечатан был). [428] 5) — И самое важное: дайте хотя бы самое коротенькое — для майск<ого> № «Рус<ского> Инвалида». Был у меня генер<ал> Мих<аил> Никол<аевич> Кальницкий (председатель) и очень просил Вашего участия. Ваша прошлая статья произвела потрясающее впечатление. Ныне... — столько поводов сказать во имя «жертв забытых»… Скажите, слезно молю вместе с 6000 — обездоленных, отверженных... — да, это так. Вы не откажите. Срок — 15 апр<еля>. Адр<ес> — на меня. 6) Роман Мартыныч м<ожет> б<ыть> дальновидящий, и я его постигаю. Лучше не запоздать, чём пропадать в неизвестности — и томиться. Та сторона, конечно, в лапах дьявола уже на 3/4. Прибалтика обречена на стр<ашные> испытания. Ведь все это лишь предисловие к главному. Неужели Вы не верите? Да это же — явь кричащая! И мне грустно-тревожно за Милочку Зем<меринг> — помните эту девчушку? 7) Моему Yves — Ивику назначена национ<альная> стипендия в 6600 фр. Он сейчас на высш<их> курс<ах> подготовки к конк<урсному> экз<амену> в Scole Politechnik, [429] — так надо в нын<ешнее> время, — а его планы — в Scole Norm<al> Super. В мае буд<ет> держать, чтоб «провалиться» (не было случ<ая> приема на перв<ый> год конкурса), весь он в проблемах чистой математики, его уже оценили, и он что-то постигает в еще непостигнутом... я это чую. А он молчит — и мыслит. Одновременно идет подготовка военная. Призовут д<олжно> б<ыть> в окт<ябре>, ему 20 л<ет> и 2 мес<яца>. Но он думает только о математич<еских> проблемах и ничего не знает о событиях: «все это преходящее» и «условное» (относительное)». 8) Чудесно раскрывается мне душа О. Субб<отиной>-Бредиус. Она исключительная, светлая, умная, душевно и духовно богатая, — непохожая на всех. Какая она, Вы знаете? Мал<енькие> ее письма полны ласковости, нежности. Жалею, что так и не придется встретиться. Она поражающе чутка сердцем, и вся она — болеющее сердце. Но почему она — одна? Впрочем — такая всегда — одна. Не помню ее, — а она была, когда я читал тогда, — и мы говорим (я редко отвечаю) как бы впотьмах. Но я уже знаю ее. Скажите, в ней есть что-нибудь общее с Даринькой? Книга моя ее взволновала сильно. Но она, конечно, очень и очень старше моей тихой. В моей Д<ариньке> что-то есть от моей вечной... неясное и для меня, а есть на... ощупь сердца. 9) Горький Валаам... но он будет. И м<ожет> б<ыть> Вы узрите. Я — нет. Вы, м<ожет> б<ыть>, ступите в его святую тишину. Ах, какие скиты... какое поющее молчание! Хитрюга Арх. Харитон [430] (его письмо-рассказ в Посл<едних> Нов<остях>), подделывается под простачка... А сам... Вместе с г. Германом они насадили новостильное, вплоть до... зевак-туристов. Валаам был и до сего связан, утратил былую свободу. Но все же светил и через намордник чухонский, плененный. Ныне он — на круге мучений. Освятится.
423
Возможно, это слово образовано по аналогии со словом
425
Имеется в виду предыдущее письмо Ильина от 20. I по новому стилю (7. I по старому стилю).