Tout a Vous
Professeur Iwan Iljin [442]
Suisse. Zollikon. Zolliker str. 33.
1945. III. 18.
361
И. A. Ильин — И. С. Шмелеву <19.III.1945>
<Открытка>
19. III. 1945.
Дорогой друг, Иван Сергеевич!
Спасибо Вам за вести. Немедленно по получении Вашей второй открытки я принял все меры. 1. Вам обеспечена посылка через Красный Крест. 2. Из Базеля Вы получите (через банк) от моих друзей и Ваших читателей и почитателей сто шв<ейцарских> фр<анков> во фр<анцузской> валюте. Это не из Ваших сумм и не долг, а дар любви. 3. Кроме того эти же друзья мои, американцы, по фамилии Mr. et M-me Conrad Bareiss (Zürich Aurora Strasse, 60) дали инструкцию своему старому и верному другу в Париже, члену америк<анского> посольства, посетить Вас и снабжать Вас всем необходимым за их счет. Не заботьтесь об этом. Они люди с живым сердцем и с большим состоянием. Не только слушали мои здешние лекции о Шмелеве, но и читали Вас в подлиннике. Если что-нибудь еще понадобится, пишите мне или скажите парижскому американцу, он известит вализою. [443] — Благодарим Господа, что Он сохранил Вас. Предвкушаем радость чтения новых вещей Ваших. С госпожой Candreia мне сноситься очень трудно. Она овдовела и связалась с отвратит<ельной> особой, с коей вместе злостно клевещет. Смрад. Я буду искать Вам другого переводчика и издателя. Вчера послал Вам письмо по-французски. Мы живы. Я много писал и печатал, но увы не по-русски. Оба ничем опасным не болеем. Но очень тяготимся жестокостью событий и нац<иональным> одиночеством. По-прежнему категорически отвергаем все крайности и ни в какие телячьи восторги не впадаем. Оба душевно Вас обнимаем. 14 февр<аля> имели письмо от Ольги. [444] Живется трудно, но все здоровы.
Ваш И. А. Ильин.
<Приписка:>
Ecrit en russe. [445]
<Адрес И. А. Ильина:>
Professeur I. Iljin.
Suisse. Zolliker str. 33.
<Адрес И. С. Шмелева:>
Mr. Iwane Chmeleff
91, rue Boileau.
Paris. 16
France
362
И. С. Шмелев — И. A. Ильину <4.IV.1945>
4. 4. 45 г.
91, rue Boileau, Paris, 16-e
Ах, дорогой, чудесный друг, Иван Александрович!.. Елеем целящим на раны мои явилось нежное письмо Ваше, — слова беспомощны. Как бы праведный Лазарь от лона Авраамля протянул перст к иссохшим устам моим и овлажнил их. И сколько раз аз грешный так именно и рисовал себе Вас: в преисподней огненной пребываю, а Вы — Лазарь на лоне Авраамле, и вопль неслышен мой. Вопль безнадежности, безысходности душевной, — вещное же для меня — мелочи переносимые. И вот, посылает Господь отраду и ободрение. Много испытан, хватило бы на тысячу жизней. В кольце взрывов — 6 бомб упало округ, ближайшие — в 3–9 мтр — а я лежал в постели... и все окна и двери мои б<ыли> сорваны, а я засыпан осколками стекла и поранен сквозь ватное одеяло! Было сие утром 3 сент<ября> 43 г. И было знамение — потом! — на календарном листке 3-го сент<ября>, — оторванном после мног<их> дней, оказался отрывок из очерка моего «Царица Небесная» — из кн<иги> «Лето Господне» — со словами: «спаси от бед рабы Твоя, Богородице...» [446] — и далее. И еще: в миг взрывов, сквозь искореженные жалюзи из планок деревян<ных>, через миллиметровую щелку — ?! — влетел ко мне снимок с копии изв<естной> картины А. Бальдовинетти — «Дева с Младенцем Иисусом», — сорванный с кнопок, из какой-то развеянной франц<узской> квартиры! — следы кнопок ясны. Это двойное знамение принял я на сердце. И еще было... но и сего довольно: «да веру емлю!»
Растроган до слез, — а я-то думал — исчерпаны! — заботой Вашей. Мне трудно принимать даже и дружеские дары: столько нуждающихся, страждущих и обремененных. Милостив был Господь, дал сил переносить испытания, и даровал душевное укрепление... в творческом забытьи. Весь 43-й год и по 24 авг<уста> 44-го — жил в образах, завершил II ч. «Лета Госп<одня>» — 9 больших глав, самых тяжких для сердца, — болезнь и кончина отца, — завершил осиявшим меня светом и нашел заключительный аккорд! И воспел: «Ныне отпущаеши...» И взрывы не выбили меня из «мечты»! С марта 44-го начал писать II ч<асть> «Путей Небесных», — и вот, в ней утонул... не видно конца-края... — а написано уже свыше 300 стр<а>н<иц>, 24 главы. В ноябре д<олжна> выйти по-франц<узски> 1-ая ч<асть>. И, м<ожет> б<ыть>, «Неуп<иваемая> Чаша». Ее покупали для экрана, но я не отдал: что показали бы! Таких сил нет, нет и постижения сути моей поэмы. Да и давали-то пустяки, — 100 т<ы>с<я>ч. Ну, без меня пусть... — Еще не видел американского друга друзей Ваших. Но прошу выразить им за меня — пока! — лучшее и нежнейшее, что сердце знает, а Вам, милые, и — все, что может быть охвачено и вылито всей душой. Вчера, 3 апр<еля>, получил п<ись>мо Ваше. К<а>к я счастлив, что Вы есте, творите, горите, — оба. Сколько раз перечитывал, вчитываясь, книги Ваши, насыщенные образами-мыслями, разгоняющие духовные потемки! Пил от Источника... Когда же, когда познаю уже созданное блеском ума и светом сердца Вашего?! Пустыня, кругом пустыня... — и тургеневское книжное собрание [447] украдено и увезено куда-то насильником, — где оно? Проснешься ночью, в бессоннице — и чтишь: «Плещма Своима осенит тя и под крыле Его надеешися, оружием обыдет тя Истина Его!..» [448]
442
Cher et précieux ami... (
От души благодарю Вас за весточку о себе. Получив Вашу вторую открытку, я тут же предпринял все необходимое: 1) через Красный Крест Вы получите бандероль; 2) через банк Вы получите 100 швейцарских франков в французской валюте. Не как долг, а как дар любви со стороны моих друзей, которые ценят Вас как человека и как литератора; 3) это мои милые друзья, мистер и мадам Конрад Барейсы (американцы, довольно богатые), поручили своему старому верному другу в Париже (атташе посольства США) предстать перед Вами и обеспечить Вас всем необходимым (за их счет). Но Вас это не должно беспокоить. У моих друзей пылкое, доброе, щедрое сердце. Они рады сделать хоть что-нибудь для великого русского писателя, в данном случае — лично для Вас. Пошлите им на французском языке душевное слово и думайте только о своем творчестве.
Мы молим Господа, чтобы Он сохранил Вам жизнь и здоровье. Будем рады узнать, что Ваш новый труд завершен и уже предвкушаем от него удовольствие.
Мадам Кандрейя, которая овдовела и в Chure уже не живет, впуталась в дурную компанию и занялась пересудами. Для меня она пока недоступна, попытаюсь найти окружной путь. Намереваюсь также отыскать другую комбинацию переводчика и издателя. Рад, что Вы не ходили в «Каноссу». Не оставляйте лазейки для пути назад из Каноссы. У дьявола для людей всегда наготове два крайних соблазна. Надо быть начеку.
Мы, оба, чувствуем себя довольно сносно, если не считать невралгических головных болей, которые порою просто нестерпимы, особенно когда с горных вершин дует южный ветер (фён). Живем мы тоже неплохо; особой нужды не испытываем. Я опубликовал 3 книги, четвертая на выходе (уже в типографии), но увы — не на русском.
Как только Вы достаточно окрепнете, чтобы пуститься в путь. Вам ее вышлют отсюда; надо только, чтобы Вы лично сделали на нее заявку в Париже (это для издательских формальностей).
14 февраля мы получили известие от госпожи Ольги, жизнь ее довольно трудна, но все живы-здоровы.
Обнимаю Вас, желаю самого доброго.
Серьезно, если Вы нуждаетесь в чем-либо, скажите об этом прямо тому из моих друзей, который известит Вас о своем визите.
Весь Ваш проф. И. Ильин.
(