Однако вижу в этом созерцании суд и бич на нашу интеллигенцию. Ваше письмо о «Книге Судеб» переросло и этот суд, и эту казнь. В нем неуместно было бы слово «случилось». Кажется мне, что ничего за эти годы не «случилось». Помню, Петр Бернгардович вопил в 1922 году, что все «случилось» только оттого, что Врангель не успел создать белую кавалерию, а остальные-де объяснения «удачи» большевиков вздорны. Мне и тогда уже казалось, что не «случилось», а «совершилось»; но почему и зачем — доселе о сем бунтующе вопрошаю к небу. Зачем надо было «пропять» именно Россию и притом на десятилетия? И сейчас думаю, что «совершилось» и «совершается» — и притом во всемирном масштабе. Может быть мы и «высоких зрелищ зрители», [506] но я чувствую себя бестолковым зрителем, решительно «недопущенным в совет». [507] О новом «откровении» чающе вопию с 1919 года. Думаю, что настала новая эра, когда надо идти от Духа — к Сыну и Отцу, ибо Отца утратили несмотря на пришествие Сына, а Сына утратили потому, что Духа отвергли. Думаю, что выхлебываем малою ложкою великий котел безбожия; и, как пели красноармейцы в 1920 году — «весь котел сожрем» мы сею ложкой. Думаю еще то, чему посвящены мои последние книги «Заглохшее сердце» и «Созерцание далей»: что для обновления жизни надо обновить культурно-творящий акт, перестроив его на основе созерцающего сердца — всю науку, всю религию, все искусство, все право, всю политику и все хозяйство — надо растить и строить созерцающим сердцем — т. е. видеть сущее и творимое лучом любви, совсем свободно и совсем искренно. С ужасом созерцаю умное и порочное, властолюбивое и изощренное бессердечие католицизма; и полное разложение православной церковности. С отвращением вижу масонство сочувствующим дьяволу принципиально и советскому в особенности. Вижу смуту и беспочвенность везде; и антибольшевицкие силы мира вижу не в Духе, а в каком-то пусто-трупии. Чувствую себя (за пределами своей духовной ячейки) — крепко одиноким, но утешаю себя тем, что это одиночество не было бы столь кругло-сиротским, если бы общение письменное и печатное было налажено.
Только что читал «Вестник академии наук СССР» № 11–12 от 1944 года. Страшно! Горько! Больно до смерти. 80% открытого, обязательного подхалимства, льстиво-ласкательства, тиранно-обожания; [508] и 20% жалкого банального лепета о Крылове, о Брюсове и о Вольтере (часть исследовательская). Бесконечные награждения орденами химиков (атомо-логия!) и всего два-три знакомых имени — Тарле, [509] Волгин [510] и перебежавший из Латвии Виппер. [511]
Только что читал письма с ближнего востока. «Патриарх» Алексий объезжал православные приходы и «вселенские церкви». На всех приемах присутствовали два НКВД-иста, записывавшие каждое слово, сказанное им и ему. Он знал, что «на него» провокационно удят, и говорил благочестивости и советские лояльности.
Только что читал подробные свидетельские показания из Германии, что советские делают с русскими военнопленными и остовцами. Перевозят в свою зону, немедленно за проволоку, по спискам отбирают на ликвидацию, остальным (мужчинам и женщинам) бреют головы, разъединяют семьи и дают каждому заполнить анкету в 152 вопроса; потом каждый должен «защитить» свою «диссертацию»; в Россию их не возвращают совсем — ставят на военные работы в пределах оккупационной зоны. Десятки тысяч убегают, бегут на запад, прибегают и хоронятся по лесам и оврагам: все лучше, чем «эдакое» опять...
Вопию — слезно, горько, всем сердцем: «за что, о Господи?! и доколе же, Господи!?» А в эмиграции то и дело слышишь: «оправдались! изменились! стали патриотами! пора признавать!» Но никто не «едет», а «страхуются» на местах.
И вся эта масса русских в Германии непоколебимо убеждена, что советы готовят «третью, мировую», доканывать покачнувшийся «капитализм». — Добавлю к этому от себя — «en connaissance des causes»: [512] если готовят, то нарвутся и сорвутся. Страх перед советским «всесилием» тает во всем мире, тает на глазах. Как только «народ» «ушел» и осталась одна сов<етская> оболочка, так пошли бестактности, саморазоблачения, заносчивая глупость. Россию спас народ: он использовал трупную форму советчины как орудие для разгрома своего вековечного наружного врага; он разыграл роль внутреннего врага против внешнего. Победил и домучивается теперь от внутреннего. Все, что советы «добудут» в итоге этой победы, все именно поэтому потеряет национальная Россия, ибо мир доселе не отличает «советское» от Русского, «коммунистическое» от национального.