— На язык востра, а хорошая женщина, нищелюбивая и богомольная… — говорит он, расстеливая одеяло на кровати, — ишь, какое веселое, как коморочку-то приукрасило!
Я ему говорю:
— Тебя одеялками завалят завтра, Гришка сказал — смеялся.
— Глупый сказал. А правда, в прошедчем годе два одеяла монашки из Страстного подарили да еще из Зачатиевского. Ну, я их пораздавал, куда мне!..
Под крестом — митрополита повесить хочет, наш дьячок посулился подарить.
— Пировать будем — первый ты гость будешь. Ну, батюшка придет, может, коли досуг дозволит: завтра у него много почетных именинников, не мне чета. Папашенька побывает, всегда уж… а ты все первый, ангельская душка. Ангелов праздник и прочих сил бесплотных. А вот зачем ты на Гришу намедни заплевался? Лопату ему расколол, он те побранил, а ты — плеваться! И у него тоже ангел есть, Григорий Богослов24, а ты… За каждым ангел стоит, как можно… на него плюнул — на ан-гела плюнул!
На ан-гела?!.. Я это знал, забыл. Я смотрю на образ архистратига Михаила: весь в серебре, — а за ним воины и копья. Это все ангелы, и за каждым стоят они, и за Гришкой тоже, которого все называют охальником.
— И за Гришкой?..
— А как же, и он образ-подобие. А ты плюешься. А ты вот что: осерчал на кого — сейчас и погляди позадь его, и вспомнишь: стоит за ним! И обойдешься. Хошь царь, хошь вот я, плотник, — одинако: при каждом ангел. Все в дозоре у Господа. Так прабабушка Устинья твоя наставляла, святой человек. За тобой Иван-Богослов25 стоит… вот, думает, какого плевальщика Господь мне препоручил! Нешто ему приятно? Чего оглядываешься… боишься?
Стыдно ему открыться, почему я оглядываюсь.
— Все и оглядывайся, и хороший будешь. И каждому ангелу день положен, славословить чтобы… вот человек и именинник с того, и ему почет-уважение, по ангелу. Придет Григорий-Богослов — и Гриша именинник будет, и ему уважение, по ангелу. А завтра вот моему ангелу славословие: «Небесных воинств архистратиги… начальницы вышних сил бесплотных…»26 — поется так. С мечом пишется, на святых вратах, и рай стерегет, — все мой ангел. В рай-то впустит ли? А это как заслужу. Там [не] по кумовству-знакомству, а заслужи. А ты вон плюешься…
В летней мастерской, рядом, Андрейка простругивает стол, завтра тут нищим-убогим горячее угощенье будет.
— Повелось так от прабабушки твоей — убогих на именины радовать. Папашенька намедни, на Сергия-Вакха27 именинник был, больше полста кормил. Ну, ко мне, бедно-бедно, а десятка два притекут, с солонинкой похлебка будет и каша белая, будто мой ангел угощает. Зима на дворе, вот и погреются. А то и кусок в глотку не пойдет, пировать-то станем. Ну, погодку пойдем-поглядим.
Падает мокрый снег. Черная грязь, такая же, как утром. От первого снега сорок ден вышло, надо бы зиме быть, а ее нет и нет. Горкин берет еловую досточку и горбушкой пальца стучит по ней.
— Волглый постук, и гляди ты — на колодце-то побелело, захолодало! — надо бы снегопаду быть. Говорил тебе — Михаил архангел все ко мне по снежку приходит!
Небо мутное, снеговое. Антипушка, старый кучер, справляется: «в Кремль поедешь, Михал Панкратыч?» В Кремль. Папашенька уж распорядился, на «Чаленьком» повезет Гаврила. Всегда в этот день Горкин ездит к архангелам, где Собор.
— И пешком прошел бы, беспокойство такое доставляю папашеньке. И за что мне почет-уважение такое?.. — говорит он, будто стесняется.
Я знаю, за что: после дедушки отец совсем молодым остался, Горкин ему указывал, как и что, — во всем помогал ему советом. И прабабушка говорила: «слушайся, Сереженька, Мишу… не обижай». Вот и не обижает. Я беру его за руку и шепчу: «и я тебя обижать не буду». И так горячо на сердце, и подступают слезы.
Три часа, сумерки, а Горкину надо в баню еще сходить-успеть, а там — ко всенощной.
Горкин в Кремле, у всенощной, в до-древнем Архангельском соборе. Там давние цари наши, в гробницах, — почивают. Их стережет архистратиг Михаил с мечом, и все небесное воинство его.
9. I.1943 9 утра
(Посылается 22 янв.)
Да, я не помню, чем кончил, — я добавлял к первой редакции… Пишу на-ура, но ты поймешь…
Падает мокрый снег, но за черным окном начинает белеть железка карнизика[409]. Я отворяю форточку: видно: на свете[410] лампы, как струятся на черноте снежинки. Высовываю руку — хлещет! даже липко стегает в форточку, по стеклам. А воздух… — ах, какой-то особенной свежестью… это зимой пахнет! Михаил архангел это, всегда по снежку приходит, зиму приводит.