Твой Ваня
Сегодня утром у меня 9° Ц. Не могу писать при такой t°.
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
24. XII.41
Дорогой мой Ваня!
На рубеже «Нового Лета» хочу всеми моими мыслями, чувствами, желаниями, молитвами — быть с тобой!
Я всегда страшусь этого «рубежа», всегда трепетна, — никогда не радостна… Хочется крепко помолиться о всем том, что суждено в этом новом лете, чего мы — и ты, и я хотим, чего не знаем…
Я ничего не высказываю словами. Я несу тебе все мое сердце, полное любви и нежности к тебе, мое Солнце, моя радость, мой _Е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_ы_й_ _С_в_е_т_ в жизни!
Как хочется просить у Господа радости для тебя, покоя, _з_д_о_р_о_в_ь_я, и… счастья!
Я верю, Ванечка, что Господь устроит все так, как _н_а_д_о…
Я, в этот «рубежный» час, буду с тобой, вся, вся, всякой мыслью, молитвой, всей любовью!
Ванюрочка, верь мне, верь моей любви к тебе!
Обнимаю тебя крепко, целую, благословляю, с тобой вместе смотрю в лицо Нарождающемуся _Н_о_в_о_м_у_ году!
Оля, твоя, до смерти!
P. S. Рискую послать, как exprès. Тороплюсь послать очень. Отвечу на все твои письма.
Посылаю для последней, меня[101].
Ваня, вот тебе к Новому году: — если любишь, пошли фото! Как я! Дойдет! Попроси так же!
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
27. XII.41
Поздравляю, голубка — Оля, с Праздником Рождества Христова! Будь здорова, родная. Послал тебе приветы (На Сережу: 1) «Ландыш» и мелких конфет 2) Коробочку шоколадных конфет.), — дойдут ли?
Целую, зорька чистая моя!
Твой Ваня. — Всегда, до конца.
Светись, свет мой… чистая моя!
Не нагляжусь на твои глаза.
Твои мотыльки цветут чудесно! Все Оля, Оля, Оля…
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
27. XII.41
Мой дорогой, любимый мой, соколик ясный, сердечко мое, солнышко, душенька родная!
Как хочется обнять тебя в наш праздник Рождества Христова, помолиться с тобой вместе, быть всей душой с тобой, мое сокровище!
Шлю тебе, такому близкому, своему, сердечному моему дружку, такой привет _г_о_р_я_ч_и_й, столько любви и ласки! Я помолюсь мысленно с тобой за литургией, я вся в мысли унесусь к тебе! Ванечка, мой светик! Сегодня утром, я вдруг (совсем еще не выспавшись, — было еще до 7 ч.) проснулась и ясно слышала, как кто-то шепотом позвал: «Оля!» Я думала, что мама, и даже отозвалась… Никого не было… Это ты? Ванечка, какой ты чудный, ласковый, единственный! Как я люблю тебя! Как я благоговейно твое чудесное варенье приняла… Какой ты… ну, необычайный! Сварить варенье! Ну, кто, кто так сердцем придумать сможет?! Только ты! Тоник! Я целовала флакончик с грушей, — ручки же твои его касались! — Милый Ивик, ты зачем же все-таки послал духи еще?! Ну, конечно, — непослушный! Я ведь нарочно тебе не сказала ничего о следующих духах, — я не хотела, чтобы еще ты баловал меня. Я знаю этот «голубой час»! Я их очень люблю — были у меня раньше. Я их не открою. Я сохраню их до… смерти моей! Ванечка, я ничего не трону из твоего — все это мне — Святыня! А изюм я тебе сохраню!
Твоя посылочка пришла (С. ее привез) как раз в европейский сочельник. Милые ручки, милое сердце, как мне благодарить вас!?
Ивчик, неужели мы не увидимся? Я не могу примириться с этим абсурдом! Это же невозможно! Ваня, Ваня, я заклинаю тебя: увидимся!! Пришли мне фото твое! Просто, как я это сделала! У людей есть сердце, и если ты скажешь, что это фото — единственная мне радость в жизни, что мы, любя так, не видимся, не знаем друг друга… неужели тогда не будет чуда?! Чудовищно это, Ваня, было бы! И всюду есть сердце. И люди добры! Ванечка, умоляю! Пошли! Ах, о моем ты так восторженно пишешь! Я же, правда, — некрасива! Это не скромность. Я потом тебе опишу об этом подробней. Верь, я не красива. Мне больно было бы, если бы тобою созданный образ, обманул тебя! И это же 10 лет тому назад было! Я была моложе. И фотограф был — художник. Он создавал тоже образы! Сегодня и вчера, и почти каждую ночь ты снишься мне. Или о тебе. Письмо твое: ты пишешь: «последние дни я много рисую…» И я думаю: какой талант! Сегодня я видела твое письмо, но не в словах, а в красках: будто кубизмы какие-то, и каждый уголок мне что-то говорит. И я прочла: «я же все тебе о себе сказал, ты все знаешь». Странно? У меня странные сны бывают. Я все тебе опишу, и об образе, и о Богоматери, и о том, почему я девочкой ночью убежала, и о «сумасшествии» моем. Я опишу тебе так, как подобает. Я уже начала. Ты все узнаешь. Я много ношу в себе! Ванечка, ты здоров? Я так волнуюсь! Писем нет от тебя давно! Ты мельком сказал, что t° повысилась, и слова доктора привел. Ваня, что же это такое? Почему так доктор стал говорить? Ты очень болен был? Или, Боже сохрани, есть? Ваня, у меня сердце стынет, когда я подумаю, что ты болен! Эти обливания! Ты же безумец! А я-то хороша тоже! Вместо того, чтобы на коленях молить тебя оставить их, я, впадая в состояние обиды (не помню, кажется, Елена играла роль тогда), журила тебя только с этой «елениной» стороны. Ваня, прости меня за все эти мои «обижания». Ванечка, берегись же! Это сплошное страдание и мука для меня жить вот так, не зная, что с тобой! Ванечка, будь бодр, здоров, радостен!
101
К письму приложена записка с дарственной надписью к фотографии: Светлому Гению, / Великому Ивану Сергеевичу Шмелеву — / моему чудесному, любимому, / Солнышку жизни моей — Ване. / Оля