Еще большие недоумения вызывает утверждение Г. А. Нудьги, что теперь уже опубликовано по спискам XVII и XVIII—XIX вв. несколько десятков вариантов этого оригинального произведения26, хотя, как уже отмечалось, в действительности нет ни одной публикации (а все они известны Нудьге), в которой была бы указана дата рукописи.
Сама методика работ Г. А. Нудьги вызывает в ряде случаев возражения. Так, Нудьга, отрицает совершенно очевидное деление памятника на два извода, считая, вопреки Харламповичу, и письмо запорожцев, и письмо чигиринцев одним произведением, и в силу этого вносит путаницу в датировку, говоря о списках письма запорожцев, относящихся к XVII в., а их-то пока и не найдено.
Нельзя, по-видимому, считать письмо запорожцев составленным до 1620 г. на Украине только на основании того, что под этим годом в Казачьей хронике 1636 г. зафиксирована переписка турецкого султана с польским королем, содержащая аналогичные пародийные титулы. Во-первых, переписка эта сильно отличается от письма запорожцев, имеет самостоятельное содержание, не перекликающееся с содержанием казачьего послания. Во-вторых, дошедшая до нас в составе более позднего памятника— Летописи Самоила Велички XVIII в., — она требует еще изучения истории и времени своего возникновения.
Едва ли можно, как делает это Г. А. Нудьга, класть письмо запорожцев в основу всех произведений, имеющих пародийные титулы, начиная с поэтической повести об Азове и кончая уже упомянутой перепиской польского короля с турецким султаном. Скорее всего оно представляет собой один из фактов довольно распространенной традиции, существовавшей, может быть, с XVI в. и на Украине, и на Руси, и в Польше.
Наконец, неоднократные перепечатки уже известных по более ранним изданиям текстов и вариантов письма запорожцев, хотя и собирают их вместе, но, не сопровождаемые никаким текстологическим исследованием, не вносят ничего нового в изучение памятника.
Таким образом, за последнее время не было обнаружено и опубликовано ни одного нового списка письма запорожцев турецкому султану. Возможно, распространение казачьего послания в списках сдерживалось крайней энергичностью его выражений, более свободно и широко живших в изустной передаче.
* * *
Обострение русско-турецких отношений в XVIII в., войны 70—90-х годов, в результате которых Россия получила выход к Черному морю и присоединила Крым, откуда до того совершались постоянно набеги татар на украинские земли, — вот та благоприятная обстановка, в которой могло распространяться такое антитурецкое произведение, каким является переписка запорожцев с турецким султаном. Один из вариантов этого произведения, находящийся в сборнике XVIII в. (БАН, 26.2.359; скоропись, бумага 80-х годов XVIII в.), мог возникнуть во время русскотурецкой войны 1768—1774 гг., может быть, уже тогда, когда были одержаны победы при Ларге и Кагуле, а турецкий флот сожжен в заливе Чесма.
Говоря о появлении антитурецких произведений на Руси в XVII в., А. Попов связывает традиционные взгляды на турок как на исконных врагов «христианства и самой Руси» с определенной литературной традицией: «В людях книжных этот взгляд укреплялся и литературными памятниками, разнообразными повестями о взятии Царьграда турками и разрушении православных славянских государств, разными предвещаниями, распространенными в наших сборниках и цветниках XVII в., как например предсказания Мефодия, Льва Премудрого или надпись на крыше гробницы царя Константина, в которых открывалось, что „русский род вместе с прежними обладателями возьмет Седмихолмный (т. е. Царьград) и в нем воцарится"».27
Именно эта традиция сохранена в отношении к варианту письма запорожцев в сборнике БАН 26.2.359. Письмо это, написанное на русском языке, является частью «триптиха», посвященного антитурецкой теме. Первая часть — пророчества о гибели турецкой империи — излагает толкование десяти небесных знамений, изображающих месяц с человеческим лицом, звезды, крест, змея, саблю, отрубленные головы и кровавый дождь, гроб, песочные часы, пушку на станке. Под влиянием Повести о взятии Царьграда турками упомянуты толкования Мефодия Патарского и Льва Премудрого.28 Автор вспоминает знамение орла и змея, явившееся при основании Константинополя. Два последних текста взяты из Повести о взятии Царьграда Нестора Искандера, причем не из старшей ее редакции, а из позднейших переработок Степенной книги или Хронографа 1512 г.29 Перед текстом об орле и змее сказано: «яко же Степенная изьявляет» (л. 11 об.); текст надписи на гробе царя Константина взят скорее всего из издания Повести Нестора Искандера в петровское время, в 1723 г.30
28
На популярность в конце XVII и в XVIII в. старших повестей о взятии Царьграда указывал М. Н. Сперанский (Повести и сказания о взятии Царьграда турками (1453) в русской письменности XVI—XVII вв. — ТОДРЛ, т. XII. М.—Л., 1956, стр. 225).
29
ПСРЛ, T. XXI, ч. 2, СПб., 1913, стр. 491—492; т. XXII, ч. 1, стр. 444. В тексте рукописи БАН пропущено место о том, что турки будут побеждены «русым родом».
30
30 История о разорении последнем святаго града Иерусалима, от римскаго цесаря Тита ... Вторая о взятии славнаго столичнаго града греческаго Константинополя ... от турскаго султана Махомета второго. .. Изд. 2-е. СПб., 1723.