— Никогда.
— Вы правы, никогда. Тем не менее никому, кроме вас, я не могу доверить свою тайну. Собственно, это то, что мне сообщил facteur, чья жизнь несколько дней назад трагически оборвалась.
Его Преподобие опускает голову на руку, заслоняя ладонью глаза, словно находится в исповедальне.
Ван Хооф сует в рот пяток орешков разом. До чего же приторное вино!
— Собственно, Рене Катрайссе вернулся домой.
— Это мне известно.
— А ночи он обычно проводит в Лесу Забвения, в компании мужчины, возможно, такого же дезертира, как он сам. Так вот, надо ли мне, как сотруднику «Варегемского вестника», сообщить об этом своему редактору? И, если редактор сочтет необходимым, написать статью.
— Мы должны быть осторожны со сплетнями. Пересуды легко обретают статус истины, вернее, подменяют собою истину.
— Именно. Потому я и спрашиваю: нужно ли сообщать прессе, что я получил сведения из заслуживающего доверия источника, который, к сожалению, покинул нас? Сведения о том, что в сердце нашей провинции, под самым носом у ничего не подозревающей полиции идут приготовления к терактам?
— Это то, что наш письмоносец видел собственными глазами?
— В их автомобиле лежал пистолет. И картонная коробка с гранатами.
— И наш несчастный друг все это видел?
— Да.
Хьюберту ван Хоофу не нравится самоуверенный, холодный сарказм, с которым Преподобный принял его рассказ. Отстраненность служителя Господня раздражает его.
— Он и еще кое о чем рассказывал.
— Когда?
— Когда лежал в постели. Перед смертью.
— И были свидетели?
— Его смерти? Жена, Мариетта. Держала его руку, он так вцепился в нее, что ободрал до крови.
— А свидетелей рассказа?..
— Не было.
— Ага.
Преподобный разлил остатки и принялся изучать этикетку на бутылке.
— Именно таким должно быть десертное вино. Как аперитив, я считаю, оно тяжеловато.
— Возможно, вы правы, — согласился ван Хооф.
И, чтобы поставить нового Фому Неверующего на место, добавил:
— Наш facteur, упокой, Господь, его душу, сказал мне, что Рене Катрайссе совершал похотливые действия по отношению к другому, чье имя неизвестно.
И подумал, что начинает перенимать у прелата манеру выражаться. Так всякий невольно начинает заикаться, говоря с заикой.
— Рене Катрайссе стоял на коленях, уткнувшись лицом в нижнюю часть живота другого.
— И ты собираешься опубликовать это в газете?
— Я предполагал назвать статью: «Возвращение блудного сына из африканского ада».
Его Преподобие вышел за дверь и вернулся, неся в одной руке бутылку Mont-Redon[41], а в другой — два бокала.
— Не должны ли мы покрыть эту историю плащом любви? — спросил ван Хооф тоном пастыря. — На самом деле я в ней завяз. Человек и себя-то не успевает познать за то короткое время, что нам отпущено, так что лучше оставить других в покое.
Его Преподобие отец Ламантайн остановил его резким движением руки:
— Стоп! — Он отхлебнул немного вина из бокала, просмаковал и только после этого спросил: — Да?
«Хочет ли Его Преподобие сказать этим, что мне надо продолжать свое грязное расследование, — подумал ван Хооф, — или ждет, когда я выскажу свое мнение о вине? Ладно, убьем двух мух одним ударом».
— Отличный год, великолепное послевкусие, — быстро сказал он, — но мне хотелось бы, Ваше Преподобие, исполнить последнюю волю умирающего, просившего меня обратить внимание на этические проблемы нашего сообщества, он говорил: «Ты ведь не хочешь, Хьюберт ван Хооф, чтобы это распространилось?» И мог ли я ему ответить: «Пусть все идет по-прежнему, а я постараюсь, в добрых фламандских традициях, замять скандал»?
— Знаешь что, мой дорогой? — Его Преподобие открыл окно пошире.
— Нет.
— Давай-ка подождем до утра.
Мы не знаем, явилось это решение результатом усталости, или некоторого замешательства, вызванного эпидемией внезапных смертей среди его прихожан (включая и смерть Жоржа), или скорбного состояния его собственного организма; выслушав в «Глухаре» отчет Хьюберта, мы не смогли в этом разобраться. Все было связано со всем, только мы пока не знали как.
Минеер Девос, только что вернувшийся из Брюсселя и заглянувший в «Глухарь», прежде чем воссоединиться с семьей, чтобы пропустить пару рюмочек, сказал:
— Мы должны оставить теории там и освободить дорогу сюда фактам.
— Сюда — в «Глухарь», минеер Девос?
— Сюда. — Минеер Девос шлепнул себя по пузу.
Иногда нам бывает трудно уследить за ходом мыслей минеера Девоса, дважды в неделю он отправляется по делам в Брюссель, но всегда покидает поезд на Северном вокзале, где располагаются все эти кафе под красными фонарями. Верно, именно там находится источник его теневых доходов. Сегодня он приступил уже к своей четвертой рюмочке.