Пока пацифисты доказывали аморальность и экономическую нецелесообразность войны, ее апологеты заявляли, что это мир аморален, а вдаваться в экономические соображения – низко и подло. Например, незадолго до рубежа столетий немецкий историк Генрих фон Трейчке в своих собиравших большую аудиторию лекциях уверял слушателей, что «война справедлива и не противоречит морали… Идеал же вечного мира не только недостижим, но и аморален». По мнению немецкого генерала Фридриха фон Бернхарди, «во время затяжного мира на первый план выходят всевозможные мелкие и эгоистичные интересы. Себялюбие и интриги предаются разгулу, роскошь ставит крест на идеализме. Деньги обретают чрезмерную и неоправданную мощь, а сильный характер не получает должного уважения». Рёскин считал, что спутниками мира были не любовь, изобилие и цивилизованность, а чувственность, себялюбие, падение нравов и смерть[101].
Кое-кто приходил к выводу, что периодические войны необходимы для того, чтобы очистить нацию от декаданса мирного времени. Например, Бернхарди с одобрением цитировал немецкого философа Гегеля: «Войны ужасны, но необходимы, поскольку спасают государство от социального окостенения и стагнации». Трейчке сожалел о «разлагающем влиянии мира» на голландцев, которые некогда были «прославленным народом». Согласно Фридриху Ницше, «было бы совершенно иллюзорно и довольно сентиментально ожидать многого (и вообще чего-то ожидать) от человечества, которое забыло, что значит воевать», а фон Мольтке объявлял «вечный мир» «мечтой, причем отнюдь не прекрасной… Без войны мир погрязнет в материализме». Аналогичным образом британский профессор истории Дж. А. Крэмб характеризовал всеобщий мир как «погружение во всеобщее оскотинивание». Иммануил Кант за пять лет до написания трактата «К вечному миру» относил войну к «возвышенному» и утверждал, что «длительный мир способствует обычно господству торгового духа, а с ним и низкого корыстолюбия, трусости и изнеженности и принижает образ мыслей народа». В Америке первый президент Военно-морского колледжа США Стивен Люс считал, что мир «наносит больше ущерба», чем «примитивная дикость» войны[102].
На рубеже веков представление о том, что война может быть очищающим и облагораживающим опытом, было чрезвычайно популярно среди европейских интеллектуалов. Английский писатель Хилэр Беллок с воодушевлением заявлял: «Я жду не дождусь, когда грянет великая война! Она выметет из Европы весь сор, как метла!» Немецкий юрист Карл фон Штенгель сравнивал войну с бурей, которая «очищает воздух и повергает наземь чахлые и гнилые деревья». Стромберг отмечает, что «суть воинственности была одной и той же в Лондоне (а на деле и в Дублине) и в Москве». Война рассматривалась «как восстановление общества и избавление от вульгарного и банального образа жизни», даже «как спасение». А когда война наконец началась, «самыми распространенными ее изображениями… были очистительный огонь или поток»[103].
103
Беллок цит. по: Stromberg 1982, 180. Штенгель цит. по: Chickering 1975, 394; Stromberg 1982, 11, 189.