Сюда бы — для споров, для идейных схваток — почтеннейших вождей петербургских и московских гостиных. Ух, как порядочно жарко бы стало! Настойчивы они — Россия отделена от остальной Европы не просто верстами и полосатыми шлагбаумами. Давно твердят — различны дороги истории, различны социальные условия, различны религии, различны нравственные устои… Общинная Русь — что общего с продымленной Европой?!
Как бы не так! «Для всего континента Западной Европы начинается новый период жизни… Мы увидим: это пригодилось для нашей родины». Это строки из письма жене, Ольге Сократовне.
Только не следует принимать письмо за некое — внезапное — озарение. Чернышевский давно осознавал необходимость — и неизбежность — связи России со всем тем передовым, что происходило на Западе. И имел сторонников. Среди них известный революционный деятель того времени Петр Кропоткин. Одно из его писем позволяет обнаружить, как существенно повлиял Чернышевский на формирование интернациональных убеждений тех соотечественников, для которых Парижская коммуна тоже стала близкой, тоже была встречена с несомненной политической симпатией.
Кропоткин в письме брату сообщает о франко-прусской войне и о своих предчувствиях социального взрыва во Франции. Но не только об этом. Пытается осмыслить происходящее шире. И вот тут-то улавливает международную значимость назревающей здесь революции: «Во всей Европе всюду рабочие и их сторонники, люди прогресса и будущего стараются свести вопрос с национальной точки зрения на международную или, как выразился Чернышевский, с национальной на народную».
…Точку в спорах, как известно, поставил В. И. Ленин. Он назвал Парижскую коммуну прообразом Советской власти.
Неминуемы вопросы — как пришла мысль писать роман о Парижской коммуне в прямой связи, о чем узнаем дальше, с темой участия в ней русского человека и что явилось толчком и основой к такому писательскому вымыслу?
Увы, и на этот раз литературоведческие розыски успеха не принесли. Не раскрыта тайна писательского воображения. Да и что, повторим, мог знать вилюйский затворник о Коммуне, тем более о том, сыны каких стран участвовали в этой революции?
Едва ли он мог знать о секретной депеше из Франции царского дипломата Окунева. В Коммуне, доносил дипломат, «насчитывается от 500―600 эмигрантов, которые в настоящее время борются в рядах парижских инсургентов». Чрезвычайную важность документа выделяет то, что на документе личная резолюция царя.
В числе иностранных для Франции «инсургентов» — не только поляки, подданные тогдашней России (общеизвестно, что своим духовным отцом называл Чернышевского, для примера, генерал Коммуны Ярослав Домбровский).
Это гордость русской математической науки Софья Ковалевская и Владимир Ковалевский, известный физиолог и палеонтолог. Через год после смерти Н. Г. Чернышевского Ковалевская приступит к написанию повести о нем.[11]
В Коммуне и некоторые другие известные русские революционеры — Михаил Сажин[12] и участники Русской секции I Интернационала Владимир и Екатерина Бартеневы… Впоследствии Е. Г. Бартенева рискнет передать в журнал «Русское богатство» свои путевые заметки о Франции, в которых — Коммуна, в которых, обманув цензуру, — рассказ о выдающейся революционерке Луизе Мишель.
Особый след в делах — боевых! — Коммуны, оставил Валерий Андреевич Потапенко. Он сражался под прямым началом Домбровского. Есть предположения, что был даже его адъютантом.
Имеются другие, правда, к сожалению, предельно скупые свидетельства об участии еще русских в первой пролетарской революции. Великий сын Болгарии Христо Ботев, например, рассказывал о поручении Домбровского командовать одной из главных баррикад некоему русскому революционеру под кличкой Флореско. В судебных архивах, в переписке той давней поры, в воспоминаниях очевидцев встречаются такие фамилии соотечественников, как Шевелев, Палеашвили, погибший в боях, Багратиони, расстрелянный версальцами. Русский ученый философ Н. Г. Вырубов организовал в Париже госпиталь.
Есть упоминания о других — увы, безымянных и до сих пор не известных историкам — русских участниках революции. Шведская писательница того времени Леффлер писала, что Софья Ковалевская в госпитале, где «ухаживала за больными», «встретилась с несколькими девушками из Петербурга». Даже такая подробность описана: «Пока бомбы падали и все новые и новые раненые прибывали в госпиталь, девушки обменивались воспоминаниями о своей прошлой жизни». Новое свидетельство — российский журнал «Всемирная иллюстрация» сообщал, ссылаясь на французские газеты, что в Версале в числе арестованных 50 русских.
11
С. Ковалевская, как выяснил, читая интересное исследование Н. М. Чернышевской «Старший сын Чернышевского», была знакома с женой писателя и его сыновьями.
12
П. М. Сажину принадлежат интересные воспоминания, как очевидца, о гражданской казни Н. Г. Чернышевского. Он их опубликовал еще в 1909 году.