Ночью Марине захотелось курить, и она пошла на балкон, завернувшись в махровый халат спавшего Грега. Закурив, села в кресло, сунула руки в карманы и нащупала в одном из них небольшой плоский предмет. В темноте было плохо видно, Марина поднесла вещь к глазам и обомлела от ужаса – на ладони лежала золотая зажигалка, на которой бриллиантами были выложены две подписи и дата. День их с Егором свадьбы и их автографы.
У Коваль все поплыло перед глазами, но она собрала все силы, чтобы не грохнуться в обморок и не заорать на весь Лимассол. Это не могло быть совпадением – работа штучная, она вместе с Хохлом заказывала эту вещь у его приятеля, он заверил, что второй такой не будет, да и кому нужен день ее свадьбы?
"Елки, что происходит вокруг меня? Откуда взялся этот странный мужик, откуда в его кармане зажигалка, принадлежавшая моему мужу, что вообще все это значит?!"
Она так и просидела на балконе всю ночь, до самого рассвета, крутя в пальцах предмет, помнивший прикосновения рук Егора. В спальне проснулся Грег, ходил по комнате и бормотал что-то, наконец вышел на балкон и сказал:
– О, а я ищу халат…
– А вот это ты не ищешь? – не поворачиваясь к нему лицом, спросила Коваль по-русски, подняв над головой зажигалку. – Здравствуй, Егор.
Сзади молчали. Марина встала, опираясь на свою трость, повернулась к опустившему голову Грегу, Егору, или кто он там еще был, отвесила ему пощечину и пошла в спальню, подхватив там свое платье и белье.
– Остановись, Коваль! – раздалось за спиной. – Ты не можешь уйти от меня вот так…
– А ты – мог уйти так, как ушел? Значит, и я могу!
– Я прошу – выслушай меня!
– Я не желаю ничего слышать, не желаю знать ничего, вообще не хочу видеть тебя никогда! Все, тебя нет, ты умер, разбился в день рождения, я тебя похоронила! И на этом все!
Как была, в халате, с платьем и туфлями в руках, она вышла из его номера и пошла к себе. Поднимаясь пешком на седьмой этаж, Марина столкнулась со спускающимся вниз Хохлом. Он пришел в ярость, кинулся к ней, но, увидев бледное лицо, отшатнулся:
– Что случилось?
– Оставь меня в покое.
Марина прошла мимо него в свой номер, заперлась изнутри и достала из бара бутылку текилы. Расправившись с ней за двадцать минут, она провалилась в сон, больше похожий на наркоз, чем на опьянение.
Коваль не могла даже представить, что можно поступить так с человеком, которого якобы любишь, с которым прожил вместе шесть лет. Просто взять и инсценировать собственную смерть, зная, как он дорог ей, как трудно и тяжело ей будет без него. Неужели такое бывает? И что он сделал со своим лицом, как вообще оказался здесь именно в это время? Как же ей теперь жить со всем этим?
Очнулась она только после обеда, и то не сама – Хохол ломился в дверь, но Марина не открывала, и тогда он решил вопрос в своей обычной манере – перелез через балкон, наплевав на то, что этаж – седьмой.
– Что происходит? – Он сел на постель рядом с ней и взял за руку. – Что с тобой, зачем опять напилась?
– Я нашла его, Женька, – пробормотала Марина сквозь зубы, с трудом открывая тяжелые веки.
Она села, прижавшись к спинке кровати, натянула простыню до подбородка.
– Кого? – не понял Хохол, убирая с ее лица волосы.
– Знаешь, кто это был? Малыш!
– Так, все – здравствуй, "белочка"! – констатировал телохранитель, щупая лоб прохладной ладонью. – Допилась, Коваль, – покойники приходят! С сегодняшнего дня – ни капли! Убью, если увижу! Куда тебя водил этот англичанин, в кальянную?
Она стряхнула его руку и снова повторила:
– Ты не понял, что ли? Этот англичанин и есть Малыш.
– Нет, ты точно в дурку угодишь у меня. Какой англичанин? Это который цветы тебе таскает корзинами? – Хохол смотрел сочувственно – надо же, насколько сильно она была привязана к своему мужу, до сих пор в каждом мужике ищет что-то от Егора.
– Да.
– Ой, не смеши меня! Даже если очень много выпить, и то вряд ли этот хлыщ сойдет за Малыша! – Хохол даже фыркнул от ее утверждения, но тут раздался стук в дверь, и, опередив Маринин запрещающий возглас, он открыл дверь, впуская в номер ее мужа. – Вот, гляди – явился твой англичанин!
– Выйди отсюда, Хохол! – на чистейшем русском резко приказал Егор.
Надо было видеть обескураженное лицо Хохла: такого выражения Коваль не видела ни до, ни после этого случая. Но ему быстро удалось прийти в себя, он схватил не ожидавшего такой прыти Егора за свитер и притянул к себе:
– Ты?! Ты… сволочь! Как ты можешь приходить сюда?! Паскуда, да я ж тебя… – Но не зря столько лет Малыш держал себя в прекрасной форме, ничего не стоило ему освободиться от рук Хохла и одним движением свалить того на пол, завернув обе руки за спину:
– Я же просил тебя – уйди! Почему вы никогда не понимаете по-хорошему, ни ты, ни твоя хозяйка?
– Я убью тебя, Малыш! – процедил прижатый к полу Хохол, пытаясь вырваться. – Клянусь, за то, что она пережила, я тебя порву на куски! Так даже петушня не поступает – кинуть женщину, разыграв свою смерть! Ты не думал о том, как будет жить твоя жена?
– С тобой я не собираюсь ничего обсуждать. Если я уберу руки, ты уйдешь отсюда и дашь мне поговорить с моей женой?
– Я не жена тебе больше, Егор, – совершенно трезво и здраво сказала вдруг Марина. – Отпусти Хохла и убирайся из моей жизни, раз уж ты все равно мертв.
– Я не уйду, пока не поговорю с тобой, – упрямо повторил он, не позволяя Хохлу шевельнуться. – Мне нужно многое тебе объяснить.
– Не желаю слушать твое вранье, Малыш. Ты убил не только себя, ты и меня убил в тот день, и теперь никакие объяснения, никакие разговоры не заставят меня поверить тебе. А простить то, что ты со мной сделал, вообще невозможно.
– Так, с тобой тоже все ясно! – С этими словами он поднял Хохла с пола и вытолкал за дверь.
Марина услышала, как щелкает замок соседнего номера, как там матерится Женька, пытаясь, видимо, выбить крепкие дубовые двери.
Егор вернулся и сел на постель возле нее. Коваль подобрала под себя ноги, отодвинувшись на самый край кровати, и враждебно смотрела на него. Это чужое лицо раздражало, она хорошо помнила, как почти в такой же ситуации оказалась не так давно, оставшись в одной комнате с влюбленным в нее до одури ресторатором Гариком[1]. Тоже чужое лицо и родной, знакомый до дрожи в коленях голос. Только, в отличие от Гарика, этот человек действительно был когдато ее мужем.
– А теперь иди отсюда, – устало попросила Марина. – Я не хочу с тобой ничего обсуждать, вообще не хочу разговаривать.
– Нет, ты выслушаешь меня… – Но она сорвалась на крик, стараясь сделать все, чтобы только он ушел, оставил ее:
– Вон!!!
И Егор подчинился, бросив на нее взгляд, полный жалости и сочувствия. Как будто оно ей было нужно! Едва за Егором закрылась дверь, как через балкон явился Хохол, бросившийся к Марине и подхвативший ее на руки:
– Успокойся, все нормально! Я чуть не спятил – в натуре, Малыш! Только морда… а хватка прежняя – чуть руку не сломал на фиг. Так не бывает…
– Бывает, к сожалению.
– Пойдем в душ?
– Только если отнесешь – сама не могу.
В душе он не отпускал ее до тех пор, пока Марина не отключилась и не обвисла в его руках, только тогда отнес обратно в спальню и уложил, растягиваясь рядом.
Они проспали до вечера, обнявшись и периодически начиная целоваться сквозь сон. Наконец Коваль проснулась окончательно, легла сверху на спящего еще Хохла и потерлась носом о его нос:
– Просыпайся, а то уйду!
Его ручищи обхватили Марину и прижали так, что дышать стало нечем:
– Я тебе уйду! Пойдем ужинать, а?
– О, ты все готов на еду променять, даже меня! Вставай! – Она поцеловала его в губы и еле сумела вырваться.
Малыш в ресторане не появился. Он верно оценил ситуацию и понял, что сегодня не стоит продолжать свой натиск, иначе она окончательно вспылит и больше не подпустит его к себе даже на пять метров. С ней лучше выждать время, дать остыть и трезво взглянуть на вещи, откинув в сторону эмоции. Он всегда поступал так, когда не хотел давить и заставлять Марину принимать какоелибо решение. И такое поведение обязательно приносило плоды.