В работе «Мыслительные функции в низших обществах» была предпринята попытка показать, как первобытный менталитет, часто безразличный к противоречию, оказывается, однако, весьма способным избегать его, как только потребности действия вынуждают его к этому[8]. Точно так же первобытные люди, которые внешне не испытывают никакого интереса к самым очевидным причинным связям, очень хорошо умеют их использовать для того, чтобы добыть себе то, что им необходимо, например, пищу, либо сделать то или иное приспособление. Действительно, не существует столь низко стоящего общества, в котором мы не нашли бы какого-нибудь изобретения, какого-нибудь ремесла или искусства, какого-то вызывающего восхищения производства, например, лодок, гончарных изделий, корзин, тканей, украшений и т. п. Те самые люди, лишенные почти всего, которые кажутся стоящими в самом низу лестницы, достигают в изготовлении определенного предмета поразительных по изяществу и точности результатов. Австралиец умеет вырезать из дерева бумеранг. Бушмены и папуасы проявляют себя в рисунках настоящими мастерами. Меланезиец, изготавливая ловушки для рыбы, находит самые изобретательные решения и т. д. Ведущиеся сейчас исследования технологических приемов первобытных людей окажут нам, несомненно, существенную помощь в определении стадий развития их менталитета. Несмотря на то, что механизм изобретательства, мало известный применительно и к нашим обществам, еще менее ясен в отношении обществ первобытных людей, уже сейчас есть возможность сформулировать замечание общего характера.
Исключительные достоинства некоторых изделий или методов первобытных людей, которые столь контрастируют с грубостью и рудиментарным характером остальной части их культуры, не являются плодом ни размышления, ни рассуждения. Если бы дело обстояло таким образом, то мы не констатировали бы таких несоответствий, а это универсальное орудие не раз сослужило бы им такую же службу. Руку туземца направляет что-то вроде интуиции, а она, в свою очередь, руководствуется тщательным наблюдением за теми предметами, которые представляют для него особенный интерес. Этого достаточно, чтобы продвинуться далеко вперед. Тонкое сочетание различных приемов, приспособленных для достижения поставленной цели, не обязательно предполагает сознательную деятельность разума или наличие такого знания, которое способно анализировать самое себя, обобщать себя и применяться к непредвиденным случаям. Оно может быть просто практической умелостью, сложившейся и усовершенствовавшейся путем упражнения, благодаря ему же сохраненной и весьма похожей на умелость хорошего игрока в бильярд, который, не зная ровным счетом ничего ни о геометрии, ни о механике, не испытывая потребности размышлять, приобрел скорую и верную интуицию относительно того движения, которое следует сделать при данном расположении шаров.
Точно таким же образом можно было бы объяснить и ту тонкость и проницательность, которую многие первобытные люди проявляют в различных обстоятельствах. К примеру, по свидетельству фон Мартиуса, индейцы самых низко стоящих племен Бразилии умеют различать все виды и даже разновидности пальмовых деревьев и для каждой из них у них есть свое особое название. Австралийцы узнают индивидуальные отпечатки шагов каждого из членов своей группы и т. д. Что касается моральной сферы, то тут часто хвалят присущее туземцам многих племен красноречие, богатство аргументации, которое они демонстрируют в своих речах, и ловкость словесных выпадов и защиты в спорах. Их рассказы и поговорки часто свидетельствуют о тонкой и острой наблюдательности, как и их мифы, созданные плодотворным и иногда поэтическим воображением. Все это было многократно отмечено наблюдателями, которые, конечно же, не были заранее настроены в пользу «дикарей».
Когда мы видим, что они такие же, как мы, а иногда и лучшие, чем мы, физиономисты, моралисты и психологи (в практическом смысле этих слов), нам с трудом верится, что в иных отношениях они могут представлять собой почти неразрешимые загадки и что глубокие различия отделяют их менталитет от нашего. Тем не менее будем следить за тем, чтобы моменты сходства всегда относились к таким способам мыслительной деятельности, когда первобытные люди, подобно нам самим, действуют посредством чистой интуиции, под воздействием непосредственного страха, путем быстрой и почти мгновенной интерпретации того, что воспринято чувствами. Речь, к примеру, идет о том, чтобы прочесть на лице человека такие чувства, в которых он, возможно, не признается самому себе, найти такие слова, которые заставят задрожать ту тайную струнку, которой хотят коснуться, ухватить смешную сторону какого-нибудь поступка или положения и т. д. Тут ими руководит что-то вроде чутья или сметки. Опыт развивает их и утончает, и они могут стать безошибочными, не имея ничего общего с интеллектуальными операциями в их собственном смысле. Но как только настает черед последних, так сразу же между этими двумя типами менталитета обнаруживаются различия, которые поражают нас тем больше, что мы испытываем склонность еще более преувеличивать их. Сбитый с толку наблюдатель, еще вчера признававший разум первобытного человека примерно равным разуму любого другого человека, сегодня обвинит его в невероятном тупоумии, видя, что он неспособен к самому простому размышлению.