А. Ежов. Атака Гродненского гусарского полка против 2-го кирасирского в сражении на р. Свольна, 11 августа 1812 г.
Вреде сообщил: «Выступив в 10 часов ночи, я составлял арьергард армии до разветвления дорог в Гамзелево; тогда генерал Легран с 1-й дивизией ІІ-го корпуса сменил меня». Позже Сен-Сир писал о себе в третьем лице: «Гувьон считал себя в состоянии беспрепятственно ретироваться… и безопасно направился через дефиле, которое имелось позади, к Полоцку, где 19-я дивизия заняла позицию. Но он получил приказ отступить ночью к этому городу по дороге из Гамзелево, единственной, использованной для отступления обоих армейских корпусов, с их огромной артиллерией и обозами. Это отступление, которое длилось всю ночь, было крайне тяжёлым, как любое движение, исполняемое ночью, особенно когда оно осуществляется по единственной дороге, по которой вынуждены двигаться повозки всякого рода, зачастую вперемешку с частями всех родов войск, взаимно мешая друг другу при каждом неверном шаге; итак, войска прибыли в Полоцк утром 16-го в довольно большом беспорядке, но особенно измождённые усталостью и голодом».
Аналогичную картину нарисовал Турн унд Таксис: «Этот ночной марш навсегда оставил во мне крайне неприятное впечатление. Наши люди были поражены дизентерией, которая увеличилась в течение трёх дней отдыха; они были настолько изнурены, что многие оставались на дороге, хотя их предупреждали, что они неизбежно будут взяты в плен. Даже угрозы не имели результата; моральные силы исчезли, вместе с силами физическими… и этот отступательный марш стоил нам стольких людей, как весьма оживлённый бой». По словам Д’Альбиньяка, «этот марш, наряду со вчерашним, уничтожил эту дивизию, люди которой падали от усталости и голода… В этом отступлении потеряли много народу, люди были изнурены усталостью, страна не предоставляла никаких запасов продовольствия; таким образом, потеряли более 4.000 человек, которые были захвачены русскими: меньше потеряли бы, дав сражение, и войска не были бы деморализованы».[134]
В Гамзелево навстречу Удино прибыл Лежен, который вспоминал: «14-го я ещё один раз ужинал у иезуитов в Полоцке, а 15-го сопровождал герцога Реджио в деле против Витгенштейна, который получил подкрепления и пришёл нас атаковать. Маршал постоянно останавливался в своём движении из-за нехватки продовольствия и ещё раз приблизился к Полоцку. Его войска отличались замечательной преданностью; они выносили все ужасы и все ослабления, которые причинял голод, и между тем сражались с большой отвагой. Из всех наших солдат баварцы, кажется, пострадали больше всего; их взоры были лихорадочными и бессильными; они показывали мне свои больные языки, свои рты, воспалённые дневной жарой и муками голода, и, тем не менее, они доблестно сражались и брали пленных».
Лежен привёз письмо Наполеона, в котором тот просил разъяснить, почему русские хвастаются, что 1 августа взяли у маршала множество пленных. Тот вынужден был оправдываться: «В боях 30, 31 июля и 1 августа 1-я дивизия действовала одна и имела только успех. Признаюсь, что в атаке на поместье Якубово две роты вольтижеров 26-го лёгкого полка нанесли такой вред Петербургскому гренадерскому батальону, что, по донесениям дезертиров и пленных, в нём осталось только 100 человек. Возможно, что несколько наших стрелков, действовавших в лесу, были взяты в плен, но не может быть, что очень большое число; никакие наши массы, никакие наши линии не были разбиты. Почти все те, кого противник имел на этом берегу Дриссы утром 1 августа, были убиты, взяты в плен, ранены или вынуждены перейти реку с такой же поспешностью, как и в беспорядке; противник, который находится в таком полном бегстве, не может взять пленных. Только после этой атаки, когда 1-я дивизия нуждалась в отдыхе, я послал преследовать неприятеля дивизию генерала Вердье, которая, вместо того, чтобы остановиться на позиции, которую я обозначил, движимая рвением и завистью, зашла слишком далеко и натолкнулась на все силы, которые противник сумел собрать, которые вынудили её ретироваться, и именно в этот момент у неё были взяты пленные».
Удино признавал, что противник, оставаясь в Дриссе и Друе, постоянно выделял «партии, которые легко перебрасывал на левый берег, которые взяли значительное число мародёров и отсталых из І-го и ІІІ-го корпусов. ІІ-й имеет довольно большое число дезертиров среди швейцарцев и португальцев, которых русские берут в качестве трофеев. Я не понимаю, Сир, как противник осмеливается говорить, будто взял наших раненых, поскольку я всегда ночую на поле сражения. Моё поведение в этом отношении не отклоняется от принципов чести и гуманности, от которых я никогда не отстраняюсь и далёк от мысли бросать раненых; я велел транспортировать в Полоцк даже тех, которые были оставлены русскими; этот факт также легко проверить, как и другие». Маршал явно лукавил, так как есть несколько свидетельств того, что в Волынцах были оставлены раненые.
134
Fabry. IV. 293-94, 387, 392, 406-07, 570; IV. Annexe. 50; Maillinger. 81–82; Turn und Taxis. 52; Sauzey. V. 219, 391; Pils. 122; Saint-Cyr. III. 56–59, 64; Mandler. 65; Schrafel. 33; D Auzon de Boisminart. 134; Volderndorf. III. 102-03; Heilmann. 211; Geschichte des 1 Infanterie Regiments. 198; Харкевич. III. 97; Бутурлин. I. 356-57; Богданович. I. 384-86. Состав отряда Репнина; Сводный кирасирский и Сводный егерский полки, 2 лёгких орудия. У русских при Лазовке и Смоляках были ранены офицеры 25-го егерского и Гродненский гусарского полков, у противника — 26-го лёгкого, 56-го линейного и 4- го швейцарского полков (Поликарпов. 287-88; Martinien. 247, 450, 495).