Поворот. Пим и Мартин навалились на штурвал, «Амелия» почти легла на бакборт и сразу выпрямилась, мачты прочертили зигзаг в низком сизом небе. Корабли флотилии повторили маневр. На повороте Шелтон разглядел каждое судно – фрегаты Дэвиса и Свана, барк Таунли и три брига. Кук шел на «Леди Джейн», Джонас Рикс – на «Фортуне», а Бамфилд – на «Мэйфлауэре», и у них, кажется, потерь не наблюдалось. В аръергарде тащились «Три песо», небольшой барк Пата Брэнди, и шлюп «Москит» Самуэля Лейта с командой четырнадцать человек. Но общее число экипажей было внушительным – почти восемьсот бойцов на десяти кораблях. Пушек, правда, маловато, меньше семидесяти, но артиллерию Дэвис хотел пополнить в Южном море, за испанский счет. К тому же не все участники экспедиции добирались морем – Гронье и Ле Пикар пожелали идти сушей, сквозь джунгли панамского перешейка, отделявшего Карибский бассейн от Южного моря. Дэвис надеялся, что они приведут сотен шесть корсаров, и тогда хватит людей, чтобы взять самые крупные и богатые города: Панаму, Гранаду, Гуаякиль, даже, возможно, Лиму, столицу вице-короля Перу. У Эдварда Дэвиса были обширные планы, но Шелтона это не касалось – по контракту с Береговым братством он считался свободным волонтером. Еще до ночи флотилия будет в Южном море, и это конец его обязательствам: Дэвис отправится в Панамскую бухту на встречу с Гронье, а он со своим кораблем – куда душа пожелает. Надо думать, на остров Мохас[6], к индейцам, сбежавшим из Перу. Может быть, найдется среди них потомок Атауальпы и Пиуарака, надежный, знающий горы проводник.
После поворота ветер сменил направление, и «Амелии» пришлось идти в галфвинд. К счастью, места для маневров хватало, и Шелтон велел поднять стаксель, а затем и фок. Теперь судно двигалось быстрее, разворачиваясь в трех-четырех кабельтовых от скалистых берегов. Реи фрегатов, барков и бригов уже не были голыми, на всех кораблях, дополняя кливера, вздувался светлым пузырем прямой парус на фок-мачте. В воздухе тоже произошли едва уловимые перемены, он будто бы посвежел, намекая на близость океана.
Команда и офицеры оживились. За спиной Шелтона спорили Хадсон и Кромби: хирург утверждал, что король Карл[7] сильно недужен и месяца не протянет, а у кузена Руперта мнение было другое, не верилось ему, что такой веселый монарх, любитель женщин и вина, скончается на пятьдесят пятом году жизни. Спорили они яростно, но сошлись на том, что герцог Йоркский, братец и наследник Карла, личность ничтожная и на троне долго не усидит.
Эти рассуждения Шелтона не трогали, никак не волновали. Правда, подумал он мельком, что при всех королях и правителях, какие были у Британии за сто последних лет, отчет о плавании Дрейка оставался тайной. Не списки награбленного у испанцев и не истории о подвигах сэра Френсиса и его людей, описанные Флетчером, хронистом экспедиции, а те документы, что нужны морякам: вахтенный журнал, штурманские карты и чертежи далеких, неведомых британцам берегов. Должно быть, все это лежит в секретном сундуке у первого лорда Адмиралтейства и будет там лежать еще столетие, пока королевский флот не появится в южных морях, чтобы разведать острова и земли, какие еще не прибрали к рукам испанцы, португальцы и голландцы. Размышляя временами на такие темы, Питер Шелтон сделал верный вывод: старый Чарли, славный его предок, был, несомненно, государственным преступником. Ибо срисовал он для себя кое-какие карты, включая и этот пролив, сделал записи, полезные навигатору, и не представил свой дневник в Адмиралтейство. Как и почему так вышло, Питер не знал, но склонялся к мнению деда, считавшего, что дело в тех страницах, где описана дорога к кладу инков. Не мог же Чарли выдрать их и отдать дневник в таком сомнительном виде! А отдавать целиком ему не хотелось, ибо Чарли был небогат и сильно манило его инкское золото. Возможно, он собирался найти компаньонов в Плимуте, снарядить корабль и отправиться на поиски сокровищ. Собирался, да не успел… Такие мысли были у Питера Шелтона-старшего. Впрочем, он мог ошибаться.
6
Речь идет об острове Мо’ча, на котором некогда останавливался Френсис Дрейк. Ныне этот остров принадлежит Чили и объявлен заповедной территорией. Так как «Моча» на русском звучит неблагозвучно, автор романа упоминает этот остров как Мохас.