Получив подтверждение, что два вертолета уже в пути к нам, я выполз из палатки и сообщил эту новость Аллану, Фрицу и Кену. Первый рейс должен был быть грузовым, вторым рейсом один вертолет заберет Фрица с его собаками, а другой – его нарты. За каждый вылет вертолета можно будет эвакуировать только одного человека и его упряжку собак. Последним буду я.
Все происходило в такой спешке, что у меня оставалось очень мало времени для спокойного обдумывания посадки. Вертолеты совершали эту операцию на предельном для них расстоянии, имея на борту только наблюдателя и фотографа. Фотограф оставался с нами, пока вертолеты летели обратно на корабль, чтобы разгрузить снаряжение. Спешка была безумная. Промежуток между рейсами составлял примерно час, но этот час был заполнен работой – упаковкой ящиков, складыванием грузов в отдельные кучи. У нас не было времени присесть и осмотреться.
Лаек сажали в вертолет не связанными. Казалось, они были вполне довольны, однако погрузка на первые два рейса была сложной, так как мы не знали, сколько собак можно поместить в каждый вертолет. Вертолеты могли оставаться на льдине не более пяти минут. По какой-то причине, которая осталась для меня не вполне понятной, они не могли выключать двигатели. Температура в тот день была не очень низкая, но летчики, вероятно, чувствовали себя спокойнее, если лопасти вертелись. Конечно, поднимая ветер и устраивая адский шум, они непрерывно жгли горючее. Все пришлось делать в спешке, в какой-то суматохе, подобной панике; все носились взад и вперед с возгласами: «Скорее, скорее!»
Должен сознаться, что я почувствовал какое-то недружелюбие к первому человеку, который поздоровался со мной. На нем был шлем, лицо украшала сатанинская борода. Позже, на борту корабля, мы стали большими друзьями, но на льду он побуждал нас к спешке, которая была невыносима для меня. В течение восемнадцати месяцев я привык к спокойной работе. А его вертолет вносил нервозность, ужасно жужжал перед взлетом, поднимая адский шум и разгоняя ветром все вокруг. Впоследствии я понял, что в данном случае радиус действия вертолета был близок к предельному расстоянию, на котором они могли вести операции с тяжелым грузом, и задержка на лишние пять или десять минут на льду могла оказаться для него гибельной.
Собаки обычно без сопротивления идут в самолет, если не работают его моторы, но попробуйте посадить их в вертолет, когда роторы грохочут и вся машина сотрясается! Приходится буквально силой заталкивать их и стоять в дверях, чтобы они не выпрыгнули, пока в конце концов, охваченные страхом, они не улягутся на брюхо и не начнут орошать пол слюной.
Фрица, Аллана и Кена увезли, и я остался один с нартами, палаткой и своей собачьей упряжкой. Я был занят упаковкой снаряжения, готовя его к погрузке на вертолеты. Когда все было сделано, я сел на нарты и закурил. Чудесно было ощущать, что ты совершенно один. Впервые за шестнадцать месяцев я находился значительно больше чем в пяти милях от ближайшего человека (ведь мы удалялись не больше чем на пять миль). Это было нечто такое, чем следовало насладиться. Я сидел и покуривал, ни о чем особенном не думая, просто испытывая необычное приятное чувство одиночества среди безбрежной ледяной пустыни. Я не чувствовал печали, покидая просторы, с которыми успел породниться, но не испытывал и волнения в ожидании нового. Я находился как бы во взвешенном состоянии, меня охватило какое-то безразличие.
Сюда вторглись вертолеты, нарушая тишину Арктики, лишая ее первозданной чистоты. Шум и угар, исходившие от моторов, делали свое черное дело. Вот она цивилизация! Она нагло вторглась сюда, от гула моторов – боль в ушах. Люди кричат на меня, смеются над моей растерянностью, приглашают меня в гости. Я должен торопиться. Нужно поднять собак, затолкнуть их в вертолет, запихнуть туда нарты и вслед за собаками влезть самому да еще и успокаивать собак.
Во время полета я бросал иногда взгляд в окно – лед внизу был действительно взломан, превратился в сплошную кашу. И тут у меня появилось сомнение: нам вряд ли удалось бы добраться до корабля меньше чем за десять дней. Я возвращался в общество, где меня не покидало чувство неуверенности. Все здесь как-то путалось, куда-то неслось. Вертолет накренился, и в течение нескольких секунд в окне, как в рамке, я видел стоявший в одиночестве корабль. Он казался очень маленьким. Когда мы приблизились, ангар на взлетной палубе был полон народа.
Несколько секунд мы неподвижно парили над самой палубой, затем сели. Двери вертолета распахнулись, и в него ворвался шум. Ветер от роторов поднимал рябь на тонком слое воды, покрывавшем взлетную палубу, делая ее скользкой. Я вытолкнул испуганных собак через дверь вертолета. Коснувшись ногами палубы, они запрыгали на одном месте, как только их когти ощутили твердую и скользкую палубную сталь. Матросы подхватывали собак и исчезали с ними, так что мне не пришлось заботиться о них. Я спрыгнул на взлетную палубу; о ужас, она была твердой, и грохот разнесся по всему кораблю.
Прямо передо мной было множество лиц – огромная толпа незнакомых людей, и такой ветер от роторов и шум от моторов, что нельзя было разобрать, кричали ли они что-нибудь, когда я очутился перед ними. Все улыбались… Я слышал теперь их голоса и ощущал пожатия рук. Все это привело меня в смущение и переполнило мои чувства. В этот момент мне было ясно лишь одно – наше путешествие окончено.
СНОВА СОБАЧЬИ УПРЯЖКИ!
Северный Ледовитый океан заметно осваивается и обживается с каждым новым десятилетием. На его побережье построено немало морских и авиационных портов, гидрографических баз, радиометеорологических центров. На островах и даже на дрейфующих льдах работают полярные станции. Круглый год подо льдами совершают рейсы атомные подводные лодки, в различные пункты побережья, на острова и дрейфующие льды летят транспортные и пассажирские самолеты. Пути многих межконтинентальных воздушных лайнеров пролегают непосредственно через Северный полюс.
Значительные перемены происходят и в средствах экспедиционных работ, применяемых современными исследователями Северного Ледовитого океана. На смену традиционным собачьим упряжкам и небольшим парусно-моторным судам пришли большегрузные научно-исследовательские дизель-электроходы, оснащенные самой совершенной научной аппаратурой, нередко крупногабаритной и требующей для своей работы мощной и высокостабильной по напряжению и частоте энергетической установки. Не менее широко используются и самолеты дальнего действия, оборудованные, как летающие лаборатории, и позволяющие научным работникам буквально в считанные часы проникать в любой интересующий их район Северного Ледовитого океана. Еще большие, поистине неисчерпаемые возможности открылись перед учеными с внедрением в практику научных исследований с искусственных спутников Земли и орбитальных космических станций.
Еще в 1948 году выдающийся арктический океанограф Н. Н. Зубов писал: «Безвозвратно минули дни, когда отважные люди на санях, запряженных собаками, на утлых судах с парусами из тюленьих кож устремлялись в неведомые им северные дали, умирали от цинги и переносили невероятные лишения, не достигнув желанной цели».[12]