— Я его жена, меня зовут Ангарад.
— Ангарад, уж точно не норвежское имя.
— Нет, — сказала Ангарад, — мой народ древнее, чем норвежский.
— Она еще плохо говорит по-нашему, — вставил Бьярни.
— Так, значит, она из бриттов?
— Да, из Уэльса. Датчане сожгли ее дом.
Ему все равно пришлось бы врать про Ангарад, и потому можно было придумать что-нибудь интересное и правдоподобное.
Женщины оглядели друг друга с ног до головы, прицениваясь, как Хунин и два пса, которые встали у очага, слегка ощетинившись.
— Ингибьюрг, принеси нашим гостям попить.
И когда она поднялась и ушла во внутреннюю комнату, Грэм подвинул стулья к огню, и они сели, поглядывая друг на друга и не находя, что сказать, после пятилетнего молчания.
— Мы не чаяли увидеть тебя снова, — наконец сказал Грэм. — Хериольф решил, что ты утонул.
Бьярни оживился.
— Хериольф? Он был здесь?
— Да, в начале лета. Он рассказал, как «Морская корова» чуть не погибла в бурю у Ормсхеда [103]. Он сказал, что ты плыл с ними в Рафнглас, и черный пес с тобой. Этот?
— Да.
— И как собака упала за борт, в смертоносные волны, а ты бросился за ней. А он и его команда ничем не могли помочь, и только пытались увести корабль от скал…
— Значит, они выбрались? — обрадовался Бьярни.
— Их долго носило ветром, пока им удалось укрыться в бухте Конуэй [104], чтобы починить корабль. Они думали, что ты утонул, и не искали тебя, хотя оставили здесь твой меч и сундук — если каким-то чудом, ты придешь за ними.
Бьярни огляделся вокруг, как будто ожидая увидеть их тут же, у стены.
— Мой меч? Мне надо было догадаться, что Хериольф позаботится о нем. А я оплакивал его смерть, как и он мою. Меч у тебя?
— Нет, он оставил меч и сундук у вождя.
Ингибьюрг вернулась с кожаным мехом жирного молока и поднесла его сначала Бьярни, затем Ангарад, сказав, как требует обычай:
— Пейте, и пусть ваш приход будет счастливым.
Она принесла, кроме того, сушеное мясо и овсянку, добавила их в кипящую кастрюлю и спросила, чуть помедлив:
— Вы ведь поужинаете с нами? Скоро все будет готово.
— Они не только поужинают с нами, — сказал Грэм и повернулся к Бьярни. — Этот дом был твоим прежде, чем ты отправился в странствование; и теперь он — твой и твоей жены. Оставайся с нами, младший брат, пока мы не сделаем для тебя пристройку и не расширим усадьбу.
Но Бьярни видел тревогу в его взгляде, и видел, как сжались губы Ингибьюрг. И обрадовался, что думал устроиться иначе.
— Нет, брат, спасибо за гостеприимство, но я хочу жить на своей земле и построить дом для себя и жены где-нибудь на склоне долины.
Облегчение блеснуло в глазах Грэма — он никогда не умел скрывать свои чувства; и Бьярни помрачнел.
— Мы с радостью вернемся к ужину. А ночь я проведу в Каминном зале. Только приютите Ангарад, пока она будет готовить свадебный пирог, и дайте ей подвенечное платье. Вот все, о чем я прошу.
Они попытались было возразить, но Бьярни встал.
— Теперь мне надо найти Рафна, забрать у него меч и передать послание, которому он обрадуется.
Он повернулся к Ангарад. Старший ребенок уже забрался к ней на колени, и прежде чем она успела снять его, сказал;
— Нет-нет, пусть сидит.
Он приподнял прядь ее волос и склонился, чтобы поцеловать ее, как бы заявляя свои права пред семьей.
Прощаясь, он ласково положил руку на плечо Грэма:
— Надеюсь, ужин не остынет до моего возвращения.
Он свистнул Хунина, хотя в этом не было необходимости — пес уже вскочил и побежал за ним, и они вместе вошли в меркнущий свет заходящего солнца.
Он нашел вождя Рафна на берегу. Вождь наблюдал, за починкой драконьей головы на носу корабля, видимо, пострадавшего в одну из летних бурь.
По дороге к берегу его уже узнавали, послышались приветствия, и весть о его возвращении побежала далеко вперед — когда он вышел на берег, могучий рыжий с проседью человек, сидевший на бревнах у входа в корабельный сарай, оторвался от работы и без всякого удивления произнес:
— Бьярни Сигурдсон! Надо же, Бьярни Сигурдсон, а не обросший морскими водорослями призрак. Не думали мы увидеть тебя снова в наших краях.
— Я сразу зашел к брату, — объяснил Бьярни. — Он сказал, что Хериольф Купец был здесь летом — он думал, что я утонул, — и я думал, что он утонул вместе с командой «Морской коровы».
— А когда пять лет назад, ты отправился в Дублин, ты ведь не думал, что вернешься?
— Сначала я хотел разбогатеть и прославиться, — ответил Бьярни. — Но многое изменилось за эти годы; теперь у меня жена, для которой я должен построить дом, когда она испечет свой свадебный пирог.
Вождь задумчиво кивнул и улыбнулся юноше.
— Нет лучшей причины для возвращения домой. А богатство?
— Что ж, я вернулся богаче, чем уходил, — ухмыльнулся Бьярни. — У меня теперь есть пес, который следовал за мной с темных улиц Дублина, и прекрасная лошадь, и три золотые монеты. И меч, и сундук, которые ты хранишь для меня.
— И, думаю, тебе есть что рассказать в Каминном зале после ужина.
— Да, и это тоже. Я обещал отужинать с братом и его женой — с нашими женами, — но потом я приду, расскажу тебе обо всем и заберу сундук и меч, которые оставил Хериольф.
— Этот меч лучше того, что я тебе дал, — заметил Рафн, глядя на прекрасный клинок, который Бьярни бережно положил на колени.
— Да, — согласился Бьярни. — И я его заслужил. Но даритель велел отложить другой меч для моего первенца.
Рафн от души рассмеялся.
— Что ж, не будем обирать твоего первенца.
До сих пор они разговаривали вполне дружески, в окружении людей, которые чинили корабль и теперь, на ночь глядя, собирали свои инструменты. Они ни словом не обмолвились, почему Бьярни пришлось покинуть дом, и он не мог сказать о послании, которое нес столько лет.
— Рафн Седриксон, — сказал он тихо и неожиданно серьезно, — мне нужно кое-что передать тебе — я три года нес это послание.
Рафн встал, и они обогнули корабельный сарай, стоявший среди ветреных дюн, окаймленных тростником.
— Какое послание? — спросил Рафн, остановившись в тени сарая. — От кого?
— Три года назад на Айоне меня крестили во имя Белого Христа, и святой отец, который поручился за меня, просил передать тебе послание.
Бьярни смотрел на берег и извилистую водную гладь в тусклом блеске серебристого заката — и вдруг почувствовал, как замер стоящий рядом с ним человек.
— Я рассказал ему о том, что сделал в поселении, и, выслушав меня, он сказал: «Когда закончатся годы твоего изгнания, и ты вернешься домой, передай Рафну, твоему господину, что Гисли, его названый брат, прощает ему нарушенную клятву…» Вот и все.
— Этого более чем достаточно, — сказал повелитель Рафн.
Бьярни взглянул на него — Рафн тоже смотрел на море, и на лице его появилось что-то… — возможно отблески заката, а может быть и нечто большее.
— Достаточно, — повторил Рафн и посмотрел на Бьярни, выйдя из задумчивости.
— Да, достаточно.
Они пошли обратно, к высоким крышам усадеб, которые возвышались над скоплением домов, и остановились у мельничного колеса, неторопливо плескавшегося в воде.
— Хорошо, что ты вернулся, — сказал повелитель, не очень-то привычный к душевным излияниям. — Иди к своей жене, которую ты оставил в доме брата. Потом приходи за сундуком и мечом для твоего сына — расскажешь нам о своих странствованиях. Нет сомнений, это будет прекрасный рассказ — песнь меча Бьярни Сигурдсона.
Могучая рука вождя опустилась на плечо Бьярни.
— Поселение выросло, с тех пор, как ты покинул его, но там, на склоне долины, еще много хорошей земли.