Охватываю виски ладонями, слезы текут сами собой – жгучие, горькие, неудержимые. Я рыдаю о Джессе, но и о себе тоже, обо всех и обо всем, что потеряла и продолжаю терять, терять… Папина гибель образовала в нашей жизни зияющую брешь. Чего теперь ждать от Джессова заключения?
Мама встает со стула, подходит и садится рядом. Обвивает меня руками. Дает выплакаться до конца. Не пытается успокоить, утешить, не говорит: все, мол, образуется, ибо знает – не образуется. Мы можем только напрячься и пройти сквозь неминуемое вместе.
И я вижу: в ее глазах тоже блестят слезы, и понимаю: эти слезы не о Джессе и даже не о ней самой, а обо мне, о моем страдании. Я обнимаю ее крепко-крепко и долго не отпускаю. Я помню, что обещала Джессу оставить в покое скрипку, но сознаю, сидя вот так вот с мамой: есть на свете вещи поважней обещаний.
Этой ночью мне не до сна: ерзаю, ворочаюсь с боку на бок много часов подряд в мучительных мыслях о Джессе. Как он там, что с ним. Когда же наконец отключаюсь, сразу приходит Черный Человек и сжимает, сжимает мне горло своей ледяной рукой. Лицо его периодически меняется: иногда надо мной вдруг нависает брат – с той же страшной ненавистью в глазах. Дважды я просыпаюсь от кашля и удушья, отчаянно пытаясь глотнуть воздуха. После второго раза прекращаю попытки задремать. Выбираюсь из постели и тихонько одеваюсь. Меня колотит, хотя в комнате не холодно. Топаю в гостиную, натягиваю теннисные туфли, дрожащими пальцами завязываю шнурки. Мама и Хани ровно посапывают в кроватях. Я выскальзываю за дверь прямо в объятия теплой весенней ночи.
Нельзя больше сидеть сложа руки и ждать, пока скрипка найдет меня сама, никак нельзя. Нельзя больше позволять нерешимости и страху преграждать мне дорогу к истине, способной вернуть домой Джесса. К ответам на главные вопросы. Нельзя, мечась в постели, воевать с ночными кошмарами, когда он, вероятно, воюет со своими, гораздо более серьезными, на другом конце города, и отнюдь не на уютной кровати.
Папа свою задачу выполнил – теперь мой черед. Я все время отвлекалась на Сару и Седара, но сейчас на первом месте должен стоять Джесс. Надо вызволить его из темницы до приговора. И у меня нет для этого иного инструмента, кроме папиной скрипки.
Глава 13
Мелодию скрипки донесла до меня сосновая роща – значит, там и надо искать, больше ничего в голову не приходит. Сейчас два часа ночи, лес темен как смоль, воздух затхл и липок. От каждого моего движения врассыпную с дорожки бросаются всякие мелкие существа. Невесомые крылья хлопают по лицу и волосам. Сердце бьется часто-часто, кровь шумит в висках гулче, чем шуршат шаги по мягкой упругой земле.
Есть от чего пугаться, но места для страха в душе не осталось – по крайней мере, для страха перед рощей и ее тайнами. Сейчас я боюсь только одного – навеки потерять Джесса.
Завожу песню – первую, что приходит на ум, «Могила не удержит меня»[49], и рассчитываю ею приманить скрипку. Слова как будто набухают в лесной ночи, заполняют ее до краев, и по спине у меня рассыпаются крупные мурашки.
Эта песня – о Воскресении и Жизни Вечной, но у меня она выходит как будто о папиной скрипке: ее не заглушить, даже если закопать глубоко под землю или утопить в озере! Самозабвенно оглашаю окрестности этой гордой вестью – пусть разбудит, пусть созовет всех до единого призраков, живущих среди деревьев.
Я дважды успеваю допеть до конца и начать в третий раз, когда наконец заветный инструмент отзывается, наплывает на мой голос своим густым протяжным покрывалом. Я вздрагиваю, но, не колеблясь, устремляюсь дальше в глубь леса. Иду на звук.
Лунный свет просачивается сквозь кроны причудливыми фрагментами, легкими пятнами и ртутью расплывается по темной земле. Скрипка играет, играет, играет без конца, и я уже не сомневаюсь, я уже ощущаю почти физически, как сонм лесных привидений облекается плотью вокруг меня.
Мелодия же крепнет, набирает силу, и вот она уже доходит до исступления, неистовствует так же, как в ночь, когда папа вызвал дух того бедного старика. В ночь, когда мне открылось, на что способна музыка. Ускоряю шаг вслед за нею, потом перехожу на бег, несусь сломя голову между мощными стволами, нимало не заботясь даже о том, чтоб не растянуться плашмя. Стволы эти – лишь безмолвные черные колонны, препятствия на пути между мною и скрипкой.
49
Американская народная песни, авторство которой приписывается проповеднику-пятидесятнику Клоду Эли (1922–1978). Наиболее известна в исполнении Джонни Кэша (1932–2003).