– Иди сюда. Все нормально.
Седар медленно подходит и садится рядом. Вид у него беспомощный – словно он не знает, куда себя девать.
– Просто никуда не уходи, оставайся рядом, – прошу. – Больше ничего не нужно.
Собственно, больше ничего он и не может мне предложить. Последовать за мной туда, куда я собираюсь, Седар не в состоянии.
Бодрюсь. Пытаюсь казаться смелее, чем есть. А ведь совершенно неизвестно, провалюсь ли я снова в эту жуткую сумрачную бездну, как тогда, после случая с Сариной мамой… Однако достаю – хоть и трясущимися руками – скрипку и настраиваю, вздрагивая на каждой ноте.
Поднимаю смычок и… медлю, охваченная сомнениями. Сам инструмент мой уже достаточно опасен для психики, но то, что я хочу с его помощью узнать, – и вовсе бомба замедленного действия. Что, если Фрэнк прав и Джесс виновен? Что мне делать, если выяснится…
– Дыши. Дыши глубже, Шейди, – произносит Седар тоном тренера перед выходом атлета на площадку. Вот только он понятия не имеет, по какому виду спорта у меня соревнование…
Однако я подчиняюсь, делаю мощный вдох и выдох, закрываю глаза и пробегаю по струнам пальцами, пытаюсь сосредоточиться на этом ощущении, мысленно возвращаюсь к той минуте, когда притронулась к ним впервые. Как хохотал папа над моими первыми потугами… Воспоминание о его смехе – добром, раскатистом, искреннем – сразу низвергает меня в пучину горя, что и требуется. Но достаточно ли этого? Или надо подключить еще и ярость? Ту самую – слепую, бессильную, – что охватывает меня всякий раз, когда я представляю фургон, на полном ходу падающий в озеро. И еще отчаяние при виде гроба в разверстой могиле.
И вот я уже почти физически чувствую, как энергия моей скорби сливается с энергией скрипки – подобное к подобному. От каждой пробежки смычка по струнам каждый волосок на коже встает дыбом. Голову сжимает, словно обручем. Сердце бьется так часто и сильно, что остается удивляться, как оно не заглушает саму музыку.
Еще раз набираю воздуха в легкие и целиком отдаюсь звукам «Оми Уайз»[69] – старинной баллады из цикла «Об убийствах», где рассказывается о том, как один человек обманом выманивает соблазненную им девушку на берег реки, топит несчастную и предоставляет тело течению вод. Петь, конечно, не пою, духу Джима хватит и одного плача скрипки. В отличие от большинства других шедевров блюграсса, тут мелодия – не менее надрывная, чем текст.
Проводя смычком по струнам, пытаюсь вообразить себе, как призрак отчима мало-помалу облекается плотью, сплетается во весь рост, будто некий замысловатый, извилистый крест из ветвей на Вербное воскресенье[70].
Я играю в медленном темпе и приглушенно, нутром ощущая: Джим скорее явится на такое исполнение, чем на неистовство ритма. Его ведь убили, значит, в нем, скорее всего, и так стремление ворваться в мир живых кипит, как вода в паровом котле. Скрипке достаточно лишь поторопить, подбросить щепотку соли…
Я крепко зажмуриваюсь и как бы пропускаю через себя душераздирающий сюжет баллады. Вижу, как бедняжке Оми Уайз страшно, как она мечется от беспросветного отчаяния к безоговорочному доверию и обратно, как боится и в то же время смеет питать надежду, как крадется, пробирается ночной порой навстречу Джону Льюису[71], который поджидает ее у ручья на рослом черном коне. И вот конь этот уже стремительно летит, рассекает тьму, копыта хлюпают по влажному прибрежному илу, волосы Оми развеваются на ветру, а мрачные предчувствия в ней мало-помалу оттесняют радужные мечты. Потом – лодка. Всплеск воды. Сильная рука сдерживает порыв к поверхности, глотнуть воздуха. Последнее, что видит несчастная перед смертью, – странное, искаженное ненавистью лицо Джона.
Отчаяние, смертный ужас, горечь измены сменяют друг друга в моей груди и рвутся на свободу сквозь пальцы. И вот уже прохладный ветерок, подувший из ниоткуда, треплет мне волосы. И, подавив приступ ужаса, я поднимаю веки.
Дух отчима неотрывно смотрит на меня.
Глава 20
– Джим… – Его имя выходит у меня сдавленно, почти шепотом, поэтому приходится откашляться и напрячь глотку, чтобы перекричать скрипку. – Привет, Джим.
Человек, которого я всего несколько дней назад видела в гробу, моргая, таращится на меня, словно это я – призрак. А я, в свою очередь, как ни напугана, никогда не испытывала такой радости и облегчения от встречи с ним. Даже после явления Сариной матери и той женщины в роще до конца не верила, что получится… но вот он, передо мной! И чувство триумфа умеряет, укрощает страх.
69
Omie Wise – американская народная песня о жертве убийства, совершенного в начале XIX века, впервые записана в Атланте в 1927 г.
70
Во многих ответвлениях христианства, в том числе на юге США, принято на Вербное воскресенье, в основной традиции именуемое Пальмовым, сплетать и воздвигать у домов и храмов кресты из пальмовых листьев и ветвей (англ. Palm Sunday Crosses).