Сара.
По мере того как новый инструмент перехватывает основную партию, побеждает, утихомиривает скрипку, полоски лунного света начинают пробиваться сквозь темноту, подобно лучам между планками жалюзи, и фрагментами высвечивать мою подругу: она сидит на полу рядом, скрестив ноги, корпус банджо – на коленях, пряди волос шлепают по глазам, тонкие пальцы носятся в танце по струнам. Сердце мое в мятежном порыве взвивается кверху и громко бьется о тюремные стены, воздвигнутые Черным Человеком. И Сара, словно заслышав эти удары, поднимает голову, ловит мой взгляд и больше не отпускает. Глаза ее черны, блестят… источают силу. Обыкновенно она отводит их уже через секунду, не любит зрительного контакта, но сейчас – смело заглядывает внутрь меня, будто ищет, ищет напряженно подлинную Шейди, заточенную в глубине скрипичного музыкального автомата. В этих глазах – тревога, волнение, но и еще что-то такое… чего я не видела прежде. Восторг? Воодушевление? Торжество? Не знаю. Главное – они сияют, сияют мне, и в голове у меня лишь одна мысль: понятия не имею, кто передо мной, кем она стала или вот-вот станет, но Тьма против нее бессильна – это точно.
И вот она затягивает песню. Сара Вулф поет. Голос у нее не то чтобы большой, не сногсшибательный, но – есть, и она умеет им пользоваться. Я чувствую, как мрак вокруг продолжает рассыпаться, растрескиваться, как дерево, вырванное с корнем, разбитое на части грозой, и разлетаться комьями, хлопьями, обращаться во прах.
А тут еще вступает гитара плюс две новых вокальных линии – Седара и Орландо. Я сама не успела понять, когда влилась в исполнение этой песни, но играем мы теперь «Дубравушку». Ее слова обволакивают меня, и теперь я ощущаю незримое присутствие среди нас еще одного человека – моего папы. И вся его большая любовь ко мне заполняет эти ноты и эти строки.
Черный Человек рычит, скрежещет и лязгает зубами, тянет пальцы, но они уже – лишь пар. Сила его почти иссякла. Он издает последний отчаянный рев и заваливается на спину, возвратившись к своим обычным размерам и форме. Луна снова свободно освещает помещение.
И наконец – невероятно, но пальцы мои перестают бегать, прыгать и скакать, скрипка падает на колени и умолкает – впервые, кажется, за миллионы лет (а на самом деле, очевидно, за пару часов – раз Седар успел съездить за Сарой и Орландо).
Чудище стремительно исчезает – его словно засасывает водяной воронкой обратно в дыру, пробитую волшебным инструментом, и дыра тоже затягивается. Мне остаются только Сара и ее банджо. Голос. Глаза. Весь мир – точнее, все миры – сужается до объема девичьей фигуры, сотканной из блюграсса.
Она на бравурной, удалой ноте оканчивает мелодию и в то же мгновение ловит мой взор. А я не в состоянии отвести глаза. Не потому что опять ушла в гипнотический транс, а просто сердце не позволяет. Я как будто заново родилась, только сейчас поняла, о чем вечно рассуждают мои родственники-баптисты[73]. Спасение мое пришло от Девушки с банджо, я приняла крещение ее музыкой.
В следующую секунду она сжимает меня в объятиях так крепко, что сердца наши бьются в унисон. Обвивает руками судорожно, словно прямо сейчас вытащила из-за края обрыва и боится, что, если отпустит, я опять кинусь в бездну – возможно, она недалека от истины, поэтому я тоже вцепляюсь в нее как одержимая и утыкаюсь носом ей в шею.
Меня колотит озноб. Сара энергично растирает мне руки, словно переливает в них собственное тепло.
– Все позади, – шепчет в ухо, в волосы, – все хорошо.
Наконец, она слегка отстраняется и внимательно осматривает меня с ног до головы: лицо, плечи, запястья. Перевернув внутренней стороной левую кисть, охает: из всех пальцев сочится кровь. Хватка Черного Человека стесала все подушечки.
– Боже, Шейди!
– Пойду фургон подгоню. – Седар выбегает из комнаты.
Орландо опускается рядом на колени, в глазах его тоже – тревога и страх, а голос – мягкий, знакомый с давних пор, а не тот, другой, резкий и надломленный, что мне приходилось слышать всю последнюю неделю.
– Надо отвезти тебя домой.
Возвращается Седар, и они с Сарой вместе поднимают меня на ноги, «ковбой» обхватывает за талию, помогает спуститься по лестнице и выводит из дома, приняв на себя добрую половину веса моего непослушного пока еще тела. Затем усаживает в машину и направляется к водительскому месту, по дороге перебрасываясь репликами с Орландо.
73
Приверженцы баптизма отвергают крещение детей и придерживаются догмата осознанного «рождения свыше» взрослых людей, то есть приобщения их к христианству в сознательном возрасте.