«Что же это я? — подумала она. — С ним мне всегда было хорошо, и мне больно смотреть, как он страдает».
Сейчас у нее было приподнятое настроение, ведь она нашла выход из сложной ситуации. Ее больше не пугал запрет на выступления. Ее постель была теплой, а тело — расслабленным после сна, мягким и податливым. Анри был так близок, его запах был таким знакомым, как и его кожа, тело, морщинки на лбу, прямые темно-русые волосы. То, что существовало между ними, никогда полностью не исчезало. Как огонь, который не погас, а продолжал тихонько тлеть, готовый вспыхнуть от крошечной искры. Она протянула ему руку.
— Иди сюда…
ГЛАВА 8
Официального обвинения в сотрудничестве с врагом все еще предъявлено не было, и Эдит стала больше беспокоиться о программе своих выступлений, а не об угрозе их запрета.
Возможно, комиссия была настолько занята, что просто забыла о якобы имевшем место проступке маленькой шансонетки. Эдит жила в ожидании чего-то такого, что налетало внезапно, как сильный шторм, и непонятно было, когда оно закончится. Это «что-то» казалось ей местью невидимых сил за успешность ее карьеры. И Эдит очень не нравилась такая мысль.
Повседневная жизнь требовала от нее полной концентрации, ведь приближалось открытие «Мулен Руж». Однажды ближе к вечеру она стояла на сцене легендарного музыкального театра при свете прожекторов и ждала начала репетиции.
Сложно было сосчитать, сколько раз она исполняла песню «Аккордеонист», при этом никогда не пела ее без репетиции. Профессиональное совершенство в том и заключается, чтобы ничего не оставлять на волю случая и не полагаться на удачу.
Эдит подала знак дирижеру в оркестровой яме, и в тишине поплыла мелодия, которую наигрывали на аккордеоне. Она считала такты, и вот понеслись знакомые слова:
Это была история проститутки, которая влюбилась в аккордеониста. Но он ушел на войну, откуда уже не вернулся… История оказалась очень своевременной. Подобные ей часто можно было услышать в новостях по радио. Эдит знала, что эта песня затрагивает самые потаенные чувства слушателей. Многие люди потеряли сыновей, отцов, братьев и мужей или все еще ждали их возвращения. Но немцы продолжали упорно сражаться против превосходящих сил союзных армий. Сколько это будет длиться, не знает никто. Когда выжившие французские солдаты вернутся домой? Мишель Эмер, композитор и автор текста песни, был одним из этих солдат. Он был ее хорошим другом. Четыре года назад, в феврале, она проводила Мишеля на войну его же собственной песней. Так что ей не нужно было фантазировать, чтобы проникнуться сочувствием к героям, о которых она пела. Она стояла на сцене с опущенными руками и пела о том, что чувствовала. Она хотела достучаться до сердец слушателей. Каждый, кто ее слышал, должен был поверить в ее слова. А для этого ей не требовалась лишняя жестикуляция.
Музыка прекратилась, но Эдит продолжала петь. О таком исполнении она когда-то договорилась с Мишелем Эмером: «Arrétez! Arrétez la musique!»[31] A потом все стихло. Эдит глубоко вздохнула.
В следующий момент застучали по пюпитрам смычки и дирижерская палочка. Так аплодировали музыканты, отдавая дань уважения ее искусству.
Мимолетная улыбка, затем она показала жестами, что это еще не все. Она прикрыла глаза левой рукой и заговорила, стоя в сияющих лучах прожекторов. Она чувствовала себя слепой, потому что при специальном освещении не могла ни разглядеть пустой зал, ни различить лица отдельных музыкантов в оркестровой яме.
— Спасибо, большое спасибо. Но мы должны повторить номер снова. Мне кажется, что я опоздала со вступлением… И можно ли что-то сделать со светом? Я ничего не вижу…
— Свет, пожалуйста! — послышались голоса технических специалистов. — Где светотехник?
— Но главное — не оставьте меня в кромешной темноте, пожалуйста, — пошутила Эдит, когда услышала торопливые шаги за сценой.
Из оркестровой ямы послышался дружный смех.
— Ладно, светотехник пусть делает свою работу, а мы будем делать свою, — сказала она музыкантам. — Пожалуйста, все с самого начала!
Через мгновение зазвучали первые ноты аккордеона.