Тея свернулась клубочком на боку и, счастливая, смотрела на доктора:
— Хорошо. Я люблю болеть. Когда я больная, мне веселей живется, чем когда я здоровая.
— Как это?
— Не надо ходить в школу, и музыкой заниматься не надо. Я могу читать сколько хочу, и мне приносят гостинцы. — Она потрогала виноград. — Мне было ужасно весело, когда я разбила себе палец и вы запретили учителю Вуншу заставлять меня играть. Но он все равно меня заставил играть упражнения, только левой рукой. По-моему, он очень вредный.
Доктор взял руку девочки и осмотрел указательный палец, на котором ноготь рос чуть криво:
— Не срезай слишком много вот здесь, с угла, и тогда он будет расти прямо. Когда ты будешь большая, начнешь носить кольца и у тебя появятся поклонники, ты не захочешь, чтобы у тебя был кривой ноготь.
Она состроила насмешливую рожицу и заметила новую булавку у него в шейном платке:
— Эта самая красивая, такой у вас еще никогда не было. Мне хочется, чтобы вы долго-долго сидели тут со мной и позволяли мне на нее смотреть. Что это?
Доктор Арчи засмеялся:
— Это опал. Мне привез его из Чиуауа Испанец Джонни, спрятав в ботинке. Я отдал его оправить ювелиру в Денвере и надел сегодня, чтобы показать тебе.
Тея питала удивительную страсть к украшениям. Она жаждала заполучить каждый увиденный блестящий камушек, а летом непременно отправлялась походом в песчаные холмы искать кусочки горного хрусталя, агата и розового халцедона. Она заполнила две сигарные коробки найденными и выменянными камнями и воображала, что это несметное сокровище. И вечно представляла себе, как отдаст их ювелиру оправить.
— Что ты читаешь? — Доктор сунул руку под одеяло и вытащил сборник стихов Байрона. — Тебе нравится?
Тея заметно смешалась, быстро перелистала несколько страниц и наконец застенчиво указала на «Прощание Чайльд-Гарольда».
— Вот это, — робко сказала она.
— А «Афинской девушке»?
Она покраснела и подозрительно взглянула на него.
— Мне нравится «В ночи огнями весь Брюссель сиял»[2], — пробормотала она.
Доктор засмеялся и захлопнул книгу в уродливом кожаном переплете с мягкой набивкой, преподнесенную достопочтенному Питеру Кронборгу учениками воскресной школы как украшение для стола в гостиной.
— Приходи как-нибудь ко мне в контору, и я тебе дам хорошую книжку. Что не поймешь, можешь пропустить. Будешь читать на каникулах. Может быть, к тому времени ты уже всю ее поймешь.
Тея нахмурилась и покосилась на пианино:
— На каникулах я должна играть по четыре часа в день, и еще мне придется за Тором смотреть.
— За Тором? О, вы назвали младенца Тор? — воскликнул доктор.
Тея снова нахмурилась, еще свирепей, и быстро сказала:
— Это хорошее имя, только, наверное, немножко старомодное.
Тея очень чувствительно относилась к тому, что ее могут счесть иностранкой, и сильно гордилась, что ее отец всегда проповедовал горожанам по-английски — на весьма ученом и книжном английском, нужно добавить.
Питер Кронборг родился в Миннесоте, в старом поселении скандинавов. В небольшую духовную семинарию в штате Индиана он попал благодаря женщинам из шведской евангелической миссии, убежденным в его талантах: они считали гроши, выпрашивали пожертвования и устраивали церковные ужины, чтобы долговязый ленивый юнец мог выучиться на священника. Он до сих пор немного помнил шведский — хватало на проповеди и отпевания для прихожан его деревенской церкви в поселке Медная Яма. В своем городском приходе, в Мунстоуне, он использовал несколько помпезный английский, выученный из книг в семинарии. С языка у него не сходили «Дитя-Спаситель», «Отец наш Небесный» и тому подобное. Обычной, спонтанной человеческой речью бедняга не владел. Если и бывали в его жизни моменты искренности, то поневоле без слов. Вероятно, его напыщенность во многом объяснялась тем, что он постоянно вещал книжным языком, напрочь лишенным всего личного, родного и домашнего. Миссис Кронборг говорила по-шведски со своими сестрами и с золовкой, Тилли, и на просторечном английском языке с соседями. Тея, у которой был очень чувствительный слух, вообще почти не говорила, пока не пошла в школу, а объяснялась исключительно односложными звуками, и мать была уверена, что ребенок косноязычный. У Теи до сих пор речь была очень бедная для такой умницы. Мыслила она ясно, но редко пыталась выразить свои мысли, даже в школе, где всегда получала отличные оценки за письменные работы, а отвечая устно, отделывалась кратким бормотанием.
2
Джордж Гордон Байрон, «Паломничество Чайльд Гарольда», перевод В. Девика.