С этой точки зрения на литературу вообще, разница между петербургскою и московскою литературою довольно велика.
В статье «Александрийский театр»[3] мы старались показать, чем отличается театральная петербургская публика от театральной московской публики: почти то же различие существует и между читающею публикою в обеих столицах. В Петербурге вообще читают больше, чем в Москве, так же как и в театр ходят больше, чем в Москве. В смысле общественного прогресса в этом отношении преимущество остается за Петербургом; но искусству и литературе, особенно в настоящее время, от этого выгоды не много. В Петербурге все читают. Мы не имеем нужды объяснять, что мы разумеем под словом все: кому не известно, что Петербург весь состоит из служащего народа, за которым неслужащих не видно, следовательно, Петербург весь состоит из людей «образованных». И в самом деле, трудно было бы найти в Петербурге человека, который, нося фрак и умея читать по-русски, не читал бы, например, «Северной пчелы» и «Репертуара»[4]. В Москве не так: там одни ровно ничего не читают (за исключением «Прибавлений к «Московским ведомостям»«[5] и разве, чтобы уж не даром платить за них деньги, – передних статей)[6], а другие все читают. Число первых огромно, громадно в сравнении с числом вторых. Зато между последними в Москве очень много людей, которые знают, что и для чего читают они, и которые чтением занимаются, как делом. В Петербурге чтение – образованный обычай, плод цивилизации. Кому не известно, что в Европе газеты составляют необходимость каждого грамотного человека и что эта необходимость проистекает из публичности, составляющей основу европейской жизни? Но кому также не известно, что в Европе – читать газеты совсем не значит заниматься чтением? Там читают газеты, чтобы каждый день узнать, что делается на божьем свете, как у нас читают газеты, чтоб знать о производствах и подрядах[7]. Следовательно, в Европе газета есть вестовщик, почтальон, который всех заставляет читать, но которого никто не считает книгою. И между тем точно так большинство петербургской публики читает и газеты, и журналы, и стихи, и романы. Все, что наделает своим появлением большого шума, – все то петербуржцу непременно надобно прочесть – без того он не уснет спокойно. «Парижские тайны» Эжена Сю, как известно, наделали на свете страшного шуму, – и Петербург прочел их и по-французски и по-русски и остался в полной уверенности, без малейшего сомнения, что эта сказка – беспримерно великое художественное произведение. Если бы в то же время в Петербурге прочли действительно прекрасное произведение, французское или русское, но которое не нашумело своим появлением, – Петербургу и в голову не вошло бы, что он прочел прекрасное произведение. Петербург любит читать все новое, современное, животрепещущее, о чем все говорят; поэтому он читает почти все, что появляется во французских книжных лавках и в русских журналах. Старых писателей Петербург очень уважает, если они общим голосом признаны знаменитыми писателями, но не читает их вовсе, так же как и старых книг: ему некогда, он занят новым – от утренних афиш и фельетона «Северной пчелы» до последнего вновь появившегося романа, повести или драмы. Петербуржцам, занятым службою, визитами, прогулками по Невскому, вечерами, клубами, театрами и концертами, петербуржцам некогда думать и отличать самим истинно хорошее от посредственного и дурного в литературе: и потому петербуржцы очень любят руководствоваться суждениями заслуженных авторитетов, от своих начальников до знакомых критиков и рецензентов включительно. Авторитет критика в Петербурге приобрести не так-то легко, как думают: для этого надо сделаться или начальником, или печатать свое имя на разных изданиях или в разных изданиях по крайней мере лет двадцать, чтобы глаза всех примелькались к нему, как к вывеске, счастливо помещенной на крайнем доме многоугольной улицы, которой не минуешь, куда бы ни шел. Это разумеется об авторитетах великих: маленьким авторитетом легко сделаться всякому фельетонисту, всякому рецензенту, но только в своем кружке, между своими приятелями. Оно, коли хотите, публика небольшая, зато преданная и не сомневающаяся в своем сочинителе, с которым она часто и ест и пьет вместе! Что касается до больших авторитетов, от них требуется если не чина большого, то чести быть издателем журнала или газеты, имеющих большой ход, или по крайней мере чести быть главным сотрудником по части критики в таком журнале или в такой газете. Внешний успех тут всегда – доказательство ума, знания, таланта и беспристрастия. Но не этим только все оканчивается; есть и еще условие, и притом весьма важное, для приобретения авторитета в качестве критика. Мы сейчас объясним его: пока журналист или критик еще свеж и нов в его идеях, на него смотрят недоверчиво, как на выскочку, который захотел быть умнее
5
7
В газетах того времени сообщались сведения о производстве в чины и о получении подрядов на какие-либо работы.