Если только он не ЗНАЛ ЗАРАНЕЕ, что Петр обречен.
И вот тут уже не приходится говорить об интуиции. Дипломат должен ею обладать, но не имеет права полностью на нее полагаться.
Сразу, как в настоящей детективной истории, возникает множество других вопросов. Если мы имеем дело с (простите за современную терминологию) заказным убийством, то кем оно было заказано и почему? Если след ведет в любую из иностранных держав, то не поздно ли спохватились? Северная война была уже проиграна, пренеприятный для Швеции, Англии, да и других европейских стран Ништадтский мир заключен, и тут уже ничего нельзя было исправить. Наконец, при чем здесь именно Франция, и кто такой шевалье де Кампредон, всего лишь посол французского короля в Швеции? Правда, да, в Швеции, пострадавшей от этого самого Ништадского мира более всего. Но почему дипломат из Франции решил предложить Западу свою программу действий?
И последнее: если допустить, что в январе 1728 года русский император был действительно убит, то какое влияние это оказало на дальнейшую судьбу России и Европы?
Добились ли те, кто «заказал» Петра Великого, своей цели, или убийство оказалось бесполезным?
Чтобы ответить на эти вопросы, придется провести своего рода расследование, учитывая только, что теперь, спустя почти три века после случившегося, сделать твердые и однозначные выводы уже невозможно. Мы можем только ДОПУСТИТЬ вероятность и обосновать ее.
Исторический блеф
В истории довольно много загадочных личностей. Загадочных по разным причинам: из-за того, что о них известно мало, либо из-за того, что сведения о них противоречивы и многое сложно доказать. А бывают исторические загадки, созданные самими историками.
Одна из таких загадок — личность Петра Алексеевича Романова — первого императора Государства Российского.
О нем написано, казалось бы, уже все, что можно написать. Собраны, проверены и перепроверены все исторические факты, опровергнута большая часть досужих вымыслов, высказаны все точки зрения, созданы романы, сняты фильмы (опять же, с самой-самой разной трактовкой образа). И, как это ни странно, к нему не ослабевает интерес не только историков (которым здесь уже и копать-то нечего!), но вообще всех, кто, так или иначе, пользуется историей для работы, либо для увлечений. А еще более странно, что достоверного образа Петра I ни история, ни искусство так и не смогли нам представить. Более того — историки столетие за столетием старательно рисуют карикатуры на эту грандиозную историческую фигуру, даже не замечая, что чем больше они стараются следовать «исторической правде», тем дальше уходят от подлинного Петра.
Какой-либо «золотой середины» в этих изображениях практически нет. Впрочем, это бывает почти со всеми великими — их либо любят, либо ненавидят, и строят свою «объективность», отталкиваясь от субъективного личного восприятия. Так или иначе, но исторические портреты Петра Алексеевича обычно схожи либо с Медным всадником, либо (не к ночи будь помянуто!) с шемякинским чудищем, водруженным возле Петропавловского собора. При всем уважении к гению Фальконе и портретному мастерству Мари Калло, всадник наверняка имеет лишь условное сходство с оригиналом; что до чудища, то Петр Алексеевич уж точно не обиделся бы, увидав его, и не пошел бы никого колотить палкой — хотя бы потому, что ему и в голову не пришло бы, что это он…
Историк, много лет изучавший петровскую эпоху, профессор Н. Н. Молчанов, на которого в дальнейшем придется нередко ссылаться, потому что ему принадлежит одно из самых обстоятельных, подробных и трезвых исследований этого времени, справедливо замечает:
«…все оценки и характеристики людей и событий той далекой эпохи имеют неизбежно относительный характер, предопределяемый спецификой места и времени. Поэтому самый критический подход к Петру не означает посягательства на его несомненное историческое величие. В России начала XVIII века не было более реального, активного, передового носителя прогресса, чем Петр I».[1]
С Молчановым можно, впрочем, не согласиться. Посягательств на величие сколько угодно, если учесть, что далеко не все историки умеют быть беспристрастными. А иные даже и не стараются.
Петра и его реформы либо превозносят, величают гениальными, либо осыпают проклятиями, обвиняют в разрушении подлинной России, в искоренении русских традиций, в безмерной жестокости, в бездарности (!!!) и т. д.
И у первых и у вторых примерно равные количества и убедительность доказательств. У первых чуть меньше эмоций и больше рационализма, у вторых чуть больше искренности и чуть меньше исторического прагматизма. Первых принято однозначно считать западниками (ибо западником принято считать и самого Петра, хотя сам он с такой точкой зрения едва ли согласился бы), вторые с XIX века именуются славянофилами.